Какие у нее злые глаза, как она сегодня глянула на нее, Лолу, там, на улице, возле спортзала. Она знает про них с Гаем? Она обо всем догадывается, эта ревнивая сука? И как только Гай живет с ней? Живет потому, что она обеспеченная – квартиру вон продала, чтобы Гай мог купить себе…
Но ей, Лоле, Гай столько раз твердил, что она красавица, что она «его детка», что ему с ней хорошо, как ни с кем. Она позволяла ему все в постели – даже анальный секс. И потом она моложе его жены почти на двадцать лет!
Ей в этом июне стукнуло всего двадцать два. А его чертова мадам, эта волчица – она уже старая, старая, старая…
Лола залпом хлопнула дайкири. Она старая, я молодая. Поэтому Гай трахается со мной, не враг же он сам себе.
Она вспомнила, как он предложил ей съездить куда-нибудь вместе, отдохнуть, прошвырнуться. Вот это было бы классно. А то все последние годы Лола только и делала, что вкалывала в ночном клубе – сначала официанткой, потом танцовщицей, копила деньги, никуда не ездила, не путешествовала, не отдыхала. Семнадцати лет она ушла из дома, бросила школу и стала жить самостоятельно. Надо было зарабатывать деньги, чтобы снимать комнату в коммуналке в Текстильщиках, надо было иметь деньги, чтобы покупать себе модные вещи, посещать салон красоты, солярий. Когда же она отдыхала последний раз? Лет восемь-десять назад? Да, точно. Она тогда ездила к бабушке в Смоленскую область. Старуха была еще жива.
Там, в этой самой Смоленской области был такой городок Почаевск, где и жила ее бабка. Городок крохотный, нищий. А места были красивые – заповедные леса кругом, озера – государственный заказник.
В этом заказнике когда-то еще при Брежневе – бабка рассказывала об этом с упоением – устраивали правительственные охоты. Там имелось целое охотхозяйство, охрана, была даже специальная военная часть. Много жителей Почаевска работали на это самое охотхозяйство. Городок жил от охоты до охоты. А потом это все разом вдруг кончилось. Прекратилось.
«Брежнев умер?» – спрашивала Лола. Бабка пожимала плечами и начинала плести совершенно запутанную историю, которая с тех самых пор бродила по захолустному Почаевску, как чума.
Во время, мол, одной зимней охоты, когда съехались все – и Брежнев, и немец, который бывшей ГДР тогда командовал, и венгр, и румын, которого потом свои же румыны к стенке поставили, одним словом, все-все тогдашние правители социалистические, – произошел случай один… Нехороший, темный случай.
В этом месте, рассказывая, бабка обычно многозначительно умолкала. И Лоле – тогда еще девчонке, подростку, дурочке легковерной, все время приходилось ее понукать: «Ну, а дальше что? Что дальше?»
«Подстрелили, значит, на охоте охотники волка, – продолжала старуха. – В каком же году это было-то? Ты у нас в восемьдесят седьмом родилась, Витек, братик твой, в восемьдесят третьем, Брежнев в восемьдесят втором помер, я на электростанцию перешла работать лет за пять до этого, а это раньше было, намного раньше – году этак в семьдесят третьем. Значит, подстрелили большущего волка егеря и вздернули его на сосну, как трофей, чтобы ловчей было шкуру с него сдирать.
Вздернули вроде как мертвого – волка-то, или кто он там был… Только шкуры с него содрать так и не успели. ЧТО уж там у них произошло на той лесной поляне, у той сосны – доподлинно неизвестно. Только всех их мертвыми там нашли. А уж сколько крови было… сколько кишок разорванных по снегу разбросано…»
Лола вытащила из бокала с дайкири соломинку, слизнула сладкую каплю. У бабки, помнится, когда она все это рассказывала, было такое лицо – важное, строгое, словно все это произошло на самом деле и над этим нельзя шутить и смеяться. Бабка была старой, может, из ума уже выжила, но к ней, к Лоле, внучке своей, относилась хорошо. Только вот на речку со знакомыми почаевскими ребятами ходить запрещала. Потому что ходить надо было через ТОТ САМЫЙ ЛЕС.
Черт, как же давно это было… И она, Лола, слушала эти сказки, эти глупые страшные почаевские сказки.
Бабка, помнится, рассказывала еще что-то и про «Скорую помощь», которая в тот самый день, точнее, вечер зимний, когда на правительственной охоте подстрелили волка и вздернули его как висельника на сосну, ухитрилась застрять на проселочной дороге, проходившей через лес, в глубоком снегу.
В «Скорой» в роддом якобы везли роженицу. И родила она прямо в машине, среди леса и сугробов. Что доподлинно там, в лесу, произошло, было неизвестно. Точно знали лишь одно: место это было недалеко от той самой сосны. И там тоже кого нашли мертвым, а кого раненым, ободранным когтями – то ли медбрата, то ли шофера.
«Кровищи и там было полно, клочьев растерзанных, – рассказывала бабка. – Вроде зверь кого-то задрал, хищник… Только волка-то никакого те, кто потом туда пришел – егеря, охранники, солдаты, – не нашли. На сосне на суку лишь огрызок веревки болтался. И следов волчьих никаких. А под сосной, люди рассказывали, транзистор в снегу пел, играл…»
МИЛЫЙ ДРУГ, НАКОНЕЦ-ТО МЫ ВМЕСТЕ… ТЫ ПЛЫВИ, НАША ЛОДКА, ПЛЫВИ…
Лола поперхнулась от неожиданности. Транзистор… музыка… Это в кофейне девушка-барменша включила телевизор над стойкой…
СЕРДЦУ ХОЧЕТСЯ ЛАСКОВОЙ ПЕСНИ…
И ХОРОШЕЙ БОЛЬШОЙ ЛЮБВИ…
– Бабушка, а что же там все-таки случилось в лесу? – спрашивала маленькая Лола, сплавленная родителями на каникулы на отдых к бабке в этот занюханный, тихий как могила городок Почаевск, раскинувшийся вдоль старой Смоленской дороги. – Что там случилось? Кто же их всех убил?
– Кто-кто… ОН.
– Да кто он-то?
– Тихо… молчи! Не к ночи будет помянут, – бабка поднималась, крестилась, шла мимо тумбочки, на которой стоял старенький телевизор, к окну, закрывала его, словно преграждая путь в комнату сумеркам летнего почаевского вечера. – ОН это был. Тот, который… Одним словом, кто угодно, только не волк. И не человек. И мертвым он тогда, когда его на сук вздергивали, не был. Таким, как ОН, что пули-то наши – тьфу… И до сегодняшнего дня он по земле бродит. Охотится он на нас, добычи, крови свежей себе ищет. А кто встретится с ним в лесу на узкой тропинке, а может, и не в лесу – на дороге проезжей, тот… Да что о таком говорить, несчастный тот человек. В муках, в страшных муках конец свой смертный примет. Ты вопросы-то не задавай, мала еще о таком спрашивать. Заруби себе на носу: в лес не ходи, на речку тоже не смей ходить, помни, что третьего года с Павлушкой Гороховым да с Сашкой Глухим приключилось.
– А что было с ними?
– Пропали они оба, как в воду канули. Ни косточки, ни клочка от них не нашли.
И бабка начинала вполголоса новую сказку о кочегаре котельной Сашке Глухом и его приятеле Пашке. Оба были алкаши, дерзкие, по ее словам, глупые мужики. И вот раз поспорили они в магазине – Клавка-продавщица тому свидетельница, – поспорили с братьями Гаращенками, соседями своими, корешами. Поспорили насчет ЭТОЙ вот истории ПРО ВОЛЧЬЮ СОСНУ – она ведь до сих пор стоит там, на поляне, в лесу, ни один ураган ее, проклятую, не берет. Поспорили на ящик водки, что, мол, пойдут туда «прямо сейчас» – а дело-то уже вечером было. Пойдут, побудут там, в лесу, ночью и вернутся. А чтобы им поверили, на коре сосны слово какое-нибудь вырежут.
