Меня ждала еще одна глава, из которой мне предстояло узнать, что происходило с моими дедом и бабкой после того, как они ступили на американскую землю.
33
Роберт и Ханна
Июль 1944 – март 1946 г., Нью-Йорк
Война еще далеко не закончилась, когда Ханна и Роберт увидели с палубы корабля воздетую руку статуи Свободы, пронзившую утренний туман. Оба не впервые любовались этим зрелищем, но в тот момент все то, что оно символизировало, вызвало у них прилив чувств и скрепило их союз еще надежнее, чем подпись американского консула в Мадриде.
После проверки иммиграционной службой они сели в такси. Роберт велел водителю везти их в «Карлайл», не отель, а настоящий дворец, из верхних окон которого открывался захватывающий вид на Центральный парк.
Пока для них готовили номер, они устроились в баре отеля. Роберт заказал завтрак на двоих и, оставив жену одну, пошел звонить родителям. Сделать это из Мадрида не получилось, пришлось отправить телеграмму, чтобы сообщить, что он жив. Новость, что теперь у них есть невестка, он до поры до времени решил им не сообщать. Тем не менее необходимо было предупредить их, что он вернулся не один; пусть позаботятся, чтобы ему было чем оплатить ночлег и на что существовать, пока он доберется до Балтимора.
Узнав о скором приезде Роберта, дворецкий был вынужден сказать ему правду. Его папаша проиграл все, что еще оставалось от состояния Стэнфилдов, и сбежал в Майами; семейное гнездо заложили кредиторы. Из прежнего персонала там остались только сам дворецкий и одна горничная.
Роберт испытал чувство небывалого унижения. У Ханны еще оставалось немножко денег – ровно столько, чтобы обеспечить им элементарное выживание. «Карлайл» был им уже не по карману, пришлось довольствоваться комнатушкой на углу 37-й улицы и 8-й авеню в ирландском квартале «Адская кухня», больше напоминавшем тогда трущобы. Выйти из дома после наступления темноты невозможно: на улицах слишком опасно. Ханна отказалась там задерживаться. Первую неделю в Нью-Йорке она только и делала, что искала по объявлениям скромное, но более пригодное для жизни место. Община европейских евреев, сбежавших из Германии в 30-е годы, облюбовала Верхний Вест-Сайд. Хозяин особняка, переделанного под квартиры, предложил им по сходной цене, без залога, студию на первом этаже. Переезд туда на время успокоил Ханну. Здесь она могла, по крайней мере, гулять, не опасаясь нападения. Когда позволяла погода, она доходила до парка. Богатые дома с ливрейными привратниками в дверях, располагавшиеся на западной стороне Центрального парка, напоминали ей о прежних временах, когда она приезжала сюда с родителями. Больше всего ее притягивал комплекс «Дакота-билдинг». Задирая голову и разглядывая окна, она воображала беззаботную жизнь здешних обитателей.
Роберт демобилизовался и, забыв про гордость, подрабатывал чем придется. Он рано уходил из дому и отправлялся в бюро по найму. Все места, на которые он соглашался, были временными. Он поработал и грузчиком, и приказчиком в магазине мужских сорочек. Потом ему повезло: он нанялся на более продолжительное время водителем в фирму, развозившую напитки. Хозяин был человеком приветливым, хоть помешанным на дисциплине, но он уважал своих работников. Поздней осенью сослуживец втянул Роберта в незаконные поставки. Теперь он мог сам распоряжаться грузовиком. Работа сводилась к тому, чтобы переезжать через Гудзон и забирать из порта в штате Нью-Джерси ящики с контрабандным спиртным и сигаретами.
Дело было нехитрое, но рискованное, главное было не попасться. Зато и денег она приносила больше: двести долларов за рейс. За выходные Роберт успевал обернуться четыре раза, и эти деньги позволили семье зажить лучше.
Теперь по средам и субботам он водил Ханну ужинать в ресторан, а потом на танцы в джаз-клуб в Вест-Виллидж.
Как-то вечером, вернувшись домой, он застал ее перед газовой плитой всю в слезах. Она молча сидела перед кастрюлей овощного супа, который сварила. Ничего не сказав, Роберт уселся за стол. Она подала ему еду, ушла и легла в кровать.
Поев, Роберт пришел в спальню и устроился рядом с ней.
– Знаю, ты очень стараешься, и я ни в чем тебя не упрекаю, наоборот, я очень тебе благодарна. Но это не та жизнь, какую я себе представляла, – сказала она.
– Мы обязательно отсюда выберемся, надо только немного потерпеть. Еще немного – и мы прорвемся.
– Что значит «немного»? Я все время одна, все будни, и выходные тоже. Знаю, по выходным ты занимаешься чем-то противозаконным. Я не дура, мне достаточно было увидеть в окно, с кем ты уезжаешь ночью. На зарплату простого водителя не походишь в рестораны, не купишь ни холодильника, который нам привезли в прошлом месяце, ни платья, которое ты мне подарил…
– Я купил его тебе, потому что ты украсишь собой любую вещь.
– Я не хочу его носить, не хочу грязных денег, не хочу так жить…
Ханна слишком много времени проводила в богатых кварталах. Там гуляли нарядные люди, которым нельзя было не позавидовать, по улицам сновали шикарные автомобили. Успешные бизнесмены сидели в ресторанах и делали покупки в магазинах, куда она не смела заглянуть, – люди вроде тех, с кем она постоянно сталкивалась в детстве. Война и гибель отца отлучили ее от этой среды, и теперь она, подобно Алисе в Стране чудес, искала спрятанную дверцу, чтобы туда возвратиться.
– Ты не понимаешь, с такой работой мы никогда ничего не добьемся. Не хочу, чтобы ты угодил в тюрьму. Если уж пострадать, то хотя бы не зря…
– Ты серьезно? – удивился Роберт.
– Учти, если ты свяжешься с преступным сбродом, я от тебя уйду. Вот если бы мы могли вернуться во Францию…
– Что бы это изменило?
– Когда-нибудь я тебе объясню.
Ханна не подозревала, что этот разговор станет решающим для их будущего и принудит Роберта лгать. Абсурд заключался в том, что все, что он делал потом, он делал из любви к ней.
В конце декабря 1944 года наступила зима, город засыпало снегом.
31 декабря Роберт обещал Ханне вернуться домой до ужина. Она потратила сэкономленные деньги на праздничную трапезу: сходила в знаменитую в Верхнем Вест-Сайде бакалею Шварца и купила копченую белую рыбу, пастрами, красную икру, сдобные булочки. Вернувшись домой, она красиво накрыла на стол и впервые надела подаренное мужем платье.
Тем вечером Роберт совершал последний в году рейс. В порту было темно. Опасность появления полиции в предновогодний вечер была минимальной. В его грузовик быстро погрузили коробки с сигаретами и ящики со спиртным. Двое докеров, помогавших Роберту, пожелали ему счастливого Нового года и ушли. Роберт закрыл борт, залез в кабину и тронулся в путь. Проезжая между двумя портовыми кранами, он увидел в зеркале заднего вида красный проблесковый маячок. Завывая сиреной, его преследовала полицейская машина. Можно было остановиться, прикинуться, что он не знает, какой груз везет, что он – простой шофер, подрабатывающий сверхурочно. Ну переночевал бы в участке, предстал бы перед судьей, но, не имея судимостей, с отличным послужным списком, почти ничем бы не рисковал… Все решила память о том единственном случае, когда он угодил в полицию – во Франции. Забыть об этом не давали шрамы. Поэтому Роберт поднажал, вывернул руль и направил грузовик в реку. Он успел выпрыгнуть из кабины и покатиться по асфальту. Без улик нет преступления. Он видел, как грузовик с контрабандой погрузился в неспокойную воду реки Гудзон.
