– Ничего себе вопрос! Ваша мать терпеть не могла, когда я вспоминал тот давний, первый период наших отношений. С тех пор прошло целых десять лет, она набралась жизненного опыта, стала совсем другим человеком и совершенно не скучала по той девушке, которой была раньше. Более того, мысль, что я мог влюбиться в ту девушку, вызывала у нее едва ли не ревность! Для нее было непостижимо, как мужчина может увлекаться двумя настолько разными личностями. Потому что мне она отказывала в праве меняться! Заметьте, она была недалека от истины, я несильно изменился. Вашу мать занимало только настоящее, в будущее она заглядывала редко, а ее прошлое было полностью стерто. Два периода нашей с ней истории были для нее все равно что Ветхий и Новый Завет: два повествования, полностью расходящиеся по вопросу пришествия Мессии.
– Ну да, в ее жизни Мессией был, ясное дело, ты! – прыснула Мэгги.
– Минута двенадцать секунд, – бесстрастно доложил папа, наблюдая за закипающей водой. Погасив газ, он заварил чай.
– Да, вы быстро управились! Одна минута двенадцать секунд – и мама беременна. Рекорд, что ни говори!
Папа капнул себе в чашку молока и посмотрел на нас – на одну, потом на другую.
– Я вас очень люблю, можете не сомневаться. Люблю больше всего на свете – вас и вашего брата, конечно. Но никто меня так не бесит время от времени, как вы. Вы появились у нас очень быстро, мама забеременела всего через несколько месяцев после того, как мы стали жить вместе. Хочешь знать, сколько вы с братом весили при рождении? Ты была толще его и очень смешная!
Мэгги чуть не упала со стула от смеха. Тыча в меня пальцем, она потешно надула щеки.
– Между прочим, ты, Мэгги, была толще их обоих, вместе взятых. Все, вы добились своего: мне стало ужас как тоскливо. Прогуляюсь-ка я на кладбище. Не составите мне компанию?
Мэгги не бывала на могиле матери с тех пор, как мы ее похоронили. Ей было невыносимо видеть выгравированное на надгробии мамино имя.
– Хотя нет, – опомнился папа, – это, пожалуй, лишнее, лучше я схожу туда один.
На то он и отец, чтобы нас понимать.
Он залпом допил свой чай, поставил чашку в раковину, поцеловал нас с сестрой по очереди в лоб и был таков.
От двери до нас донесся его голос:
– Будешь уходить, не забудь как следует запереть дверь, Мэгги.
И папа ушел, пряча улыбку.
10
Элинор-Ригби
Октябрь 2016 г., Кройдон
Мы немного выждали, чтобы удостовериться, что он не вернется и не застанет нас с поличным. Первым делом мы исключили ванную комнату, сочтя ее крайне сомнительным местом для устройства тайника. Мэгги тщательно осмотрела чулан и не нашла там ни люка, ни тайника под полом. После этого я занялась спальней, а Мэгги – изучением семейного генеалогического древа на кухне.
– Не вздумай мне помогать, ты только будешь мешать! – крикнула я ей.
– Ты тоже как будто не спешишь мне на помощь, – отозвалась моя сестра. – Ты еще не закончила?
Я пришла и села рядом с ней, не скрывая досады:
– Ничего! Я даже простукала стены в поиске пустот – все напрасно.
– Знаешь, почему ты ничего не находишь? Потому что тут ничего нет! Это письмо – сплошная нелепость. Что ж, повеселились, и ладно, предлагаю на этом закругляться.
– Попробуем рассуждать так, как рассуждала мама. Допустим, ты хочешь спрятать нечто драгоценное. Какое место ты выберешь?
– Прятать-то зачем? Почему не использовать это на благо любимой семьи?
– Вдруг это не деньги, а что-то, с чем она не могла ничего сделать? Поди знай, может, в молодости она торговала наркотиками… В семидесятых и восьмидесятых их все употребляли.
– Об этом я и толкую, Элби: ты слишком много смотришь телевизор. Боюсь, ты будешь сильно разочарована: наркоманов и сейчас полным-полно. Смотри, застрянешь в Лондоне – и я, чего доброго, тоже подсяду на наркоту.
– Из нас троих ближе всего к маме был Мишель.
– Полагаю, единственная цель этого безответственного утверждения – вызвать у меня ревность. К чему столько пафоса?
– Это не пафос, а правда. Я просто говорю, что, будь у мамы секрет, которым она не хотела делиться с папой, Мишелю она бы, скорее всего, доверилась.
– Не вздумай выводить его из равновесия своим фантастическим упрямством!
– Никому не позволю мной командовать – ни тебе и никому другому! Пожалуй, самое время его навестить. Ты забыла, что он мой близнец, а не твой?
– Вы хоть и близнецы, но разнояйцевые!
Я пулей вылетела с кухни и из квартиры, но Мэгги настигла меня на лестничной площадке.
На тротуарах пылал ковер из опавших листьев – последствие октябрьского ненастья и разгулявшегося ветра. Мне нравится, как хрустят под ногами прожилки жухлых листьев, нравится запах осени, усиленный дождем. Я села за руль одолженной у коллеги по газете машины, подождала, пока Мэгги захлопнет дверцу, и тронулась с места.
Мы ехали молча, не произнося ни слова, и только раз я нарушила молчание, заметив, что если бы Мэгги совершенно не верила анонимному письму, то не поехала бы со мной, но она отговорилась тем, что вынуждена оберегать ненаглядного братца от безумия, овладевшего сестрой.
Припарковав машину, я решительным шагом устремилась к двери. За кафедрой выдачи из полированного черешневого дерева, уцелевшей с незапамятных времен, никого не было. Сотрудников муниципальной библиотеки, работавших полный день, было всего двое: директор Вера Мортон и наш Мишель. Дважды в неделю приходила уборщица, вытиравшая пыль на книжных полках.
Вера Мортон, узнавшая Мэгги, радостно бросилась ей навстречу. Вера, не такая простая, как казалось на первый взгляд, могла бы быть очаровательной, если бы не старания превратиться в невидимку. Ее лазоревые глаза прятались за круглыми очками с захватанными стеклами, волосы были небрежно стянуты резинкой, а одевалась она в стиле «синий чулок». Водолазка на два размера больше, широкая вельветовая юбка, плоские туфли и носки выглядели довольно неряшливо, как униформа нерадивого солдата.
– У вас все хорошо? – спросила она.
– Превосходно! – заверила я ее.
– Счастлива это слышать! Поначалу я встревожилась: неужели вы принесли недобрую весть? Вы ведь у нас нечастая гостья.
Ну кто изъясняется в наше время в таком стиле, подумала я, но решила оставить свои мысли при себе. Пока Мэгги объясняла, что двум сестрам, прогуливавшимся неподалеку, вдруг взбрело в голову навестить брата, у Веры розовели щеки; при каждом упоминании Мишеля ее румянец становился гуще. Я заподозрила, что под просторной водолазкой Веры Мортон бурлят противоречивые чувства. Не осуждать же ее? Поместите двух рыбок в аквариум, и пусть они плавают там по восемь часов в сутки день за днем, и единственным их развлечением будет еженедельная экскурсия скучающих школьников. Почти наверняка вскоре они разглядят друг в друге все лучшие качества, дарованные человечеству. Но даже не принимая во внимание подобные соображения, я допускала, что Вера вполне способна испытывать к моему брату нежные чувства. Вопрос был в другом: влюблен ли в Веру сам Мишель?
