Послышался скрип кресла в кабинете Питера, потом он встал и закрыл за собой дверь.
– Не понимаю. О чем ты говоришь? – спросил он.
Я сделала еще один глубокий вдох.
– Я говорю, что мне нужна свобода, чтобы я могла провести время с ним.
Он издевался.
– Это то, что я думаю? Мы расстаемся? Ты поэтому мне позвонила?
– Прости меня, – сдавленным голосом произнесла я.
– Прости? – произнес Питер с такой злобой, что я подпрыгнула от неожиданности. – Ты спятила? Провела всего два дня с этим парнем и решила перечеркнуть все, что у нас с тобой было с самого детства? Мы с тобой должны пожениться. Мы встречаемся почти пять лет. Подумай об этом, Кора. Мэтт – человек не самый надежный и к тому же через месяц и вовсе может умереть.
– Питер! – Я не могла слышать всех этих слов. Я знала, что ему больно, он зол, но это было уже слишком.
И Питер был не прав – я хорошо подумала. Я думала об этом всю свою жизнь. Даже когда мы были вдали друг от друга, Мэтт всегда оставался в моем сердце. Я скучала по нему, ждала, и неважно, сколько времени нам осталось провести вместе. Даже если совсем чуть-чуть, я не упущу ни минуты.
Конечно, я надеялась, что смогу быть с ним рядом долго. До последнего своего вздоха.
Операция пройдет хорошо. Я повторяла эти слова снова и снова. И когда Мэтт выздоровеет, все будет иначе. И мы вместе наверстаем упущенное время.
Питер был не прав насчет Мэтта. Совершенно не прав.
Глава 41
В общем, тот разговор с Питером закончился не очень хорошо. Он спросил, сколько времени я провела с Мэттом и целовались ли мы.
Я сказала правду: мы целовались.
Питер сначала ничего не ответил, но я слышала напряжение в его дыхании. Потом он сказал, что больше никогда не хочет ни видеть меня, ни слышать. И повесил трубку, не попрощавшись.
Я вернулась к себе и проплакала какое-то время. А потом задумалась – может, Питер прав. Может, я сошла с ума. Я вспомнила, каким Мэтт был на обратном пути из Марблхэда.
Питер никогда не поступал так со мной. Мы никогда не обижали друг друга, никогда не спорили. По крайней мере, до того дня.
Я стащила себя с кровати и снова спустилась к телефону. Снова опустила монетку. На этот раз я звонила, чтобы сообщить родителям о болезни Мэтта и объяснить, что только что разбила Питеру сердце и разорвала нашу неофициальную помолвку. Я подозревала, что родителей подобное положение дел тоже не обрадует. И, конечно, оказалась права. Весть о диагнозе Мэтта их расстроила, но еще больше сбило с толку решение расстаться с Питером, который уже успел стать почти членом нашей семьи. Родители обожали его и переживали, что нам пришлось разбежаться.
* * *
Следующие пять дней мы с Мэттом проводили все возможное время вместе. Прогуливать занятия он мне не позволял, так что привозил в колледж за пять минут до начала и ждал снаружи, пока я не освобожусь.
Если мне нужно было сделать какое-нибудь письменное задание, мы с Мэттом вместе отправлялись в библиотеку, где он садился рядом и работал над романом, пока я что-нибудь учила или занималась исследованиями.
Не скажу, что мне было легко. Как я могла думать об антропологии, когда за столом напротив меня сидел Мэтт, выглядевший красивее и мужественнее, чем мог выглядеть любой мужчина. Я сильно отвлекалась – если не на разглядывание его лица, то на мысли о его диагнозе, об операции, обо всем, что ему придется перенести, прежде чем он выздоровеет.
А вдруг он умрет, думала я с содроганием сердца. Что делать, если Мэтту суждено умереть и сейчас мы проводим свои последние дни вместе?
Боялся ли он? Лично я боялась, но выдать себя не могла. Всякий раз, когда мои мысли начинали плыть в этом направлении, усилием воли я старалась направить их в другое русло. Обычно даже одной улыбки Мэтта мне было достаточно, чтобы переключиться. И тогда-то я поняла, что от него ничего не скроешь. Каким-то образом он всегда чувствовал, что мне страшно. Отрывал взгляд от своего блокнота и смотрел на меня. Целовал мне пальцы, чмокал в щеку и успокаивал, не произнеся при этом ни единого слова.
У нас была эмоциональная связь. Она существовала всегда. Что бы ни произошло, я точно знала, мы будем вместе долго-долго.
* * *
На пятую ночь после того разговора мне приснился странный сон. Я шла по лесу в сумерках. Откуда-то рядом доносилось уханье совы. Янтарно-желтого цвета опавшая хвоя покрывала землю толстым ковром, и я чувствовала, как хвоинки ломаются и хрустят под ногами. Тихий шепот моря слышался где-то совсем недалеко от рощи, по которой я шла. Я чувствовала его соленое дыхание, чувствовала, как сквозь деревья крадется влажный, холодный туман…
Вокруг все затихло, и мне внезапно стало жутко одиноко. Я испугалась.
Потом я услышала позади страшный грохот и подумала, что это какое-то животное. Как только я обернулась, меня накрыла волна холодной морской воды, сбив с ног и унося прочь из леса.
Не помню, чем закончился тот сон, но думаю, тем, что я утонула. Я проснулась, в панике хватая ртом воздух.
* * *
На следующий день, когда Мэтт приехал за мной, я рассказала ему свой сон.
Как только я упомянула волну, Мэтт посмотрел на меня пристально и съехал на обочину.
Мэтт сел, глядя прямо перед собой и вцепившись в руль. Потом он скользнул на сиденье и потянул меня в свои объятия.
Я всегда знала, что Мэтт верит в Бога, но внешне он казался мужественным и даже жестким. В школе большинство подростков сторонились его именно из-за того, как он выглядел: небрежно одетый, с вечной сигаретой во рту или бутылкой виски.
Но когда я рассказала ему о своем сне, он сорвался и расплакался прямо у меня на руках, словно только что нашедший свою мать ребенок.
Я не знаю, как долго мы просидели тогда в машине, но очень ясно помню, как сжимала его в объятьях, целовала в макушку и гладила по волосам. Но как бы крепко я его ни держала, мне было мало этой близости – такова была сила моей любви к нему. Ее невозможно было описать словами. В тот вечер я, не раздумывая, отдала бы свою жизнь, если бы могла этим облегчить его страдания.
Только я знала, что Мэтт мне бы не позволил, потому что сам бы поступил так же ради меня. Он знал, что этот сон – порождение моего страха. Ему грозила смерть, и, следовательно, я столкнулась с этой опасностью тоже. Мэтт плакал, потому что мне пришлось почувствовать его боль.
– Прости меня, – сказал он сквозь рыдания. – Я не хочу тебя в это втягивать. Не надо было мне приезжать.
– Нет, – ответила я. – Было бы еще хуже. Я просто не простила бы себе, что меня не было рядом в такой момент. Слава богу, что ты приехал. Иначе ты стал бы моим личным адом на всю жизнь.
