Виктор мялся, разглядывая свои ботинки. Ковры у этой Иды не такие затоптанные, как у него, и вообще красивей, гораздо красивей.
— Да у меня с этими Милосердными сестрами в свое время накладка вышла, — пробормотал он. — Искал одного воришку, который монахиней наряжаться любил, ну, и по недоразумению настоящую монашку сцапал. С тех пор они со мной не очень-то любезны. Хоть я и отыскал им два года назад самую красивую, самую их знаменитую статую Богородицы, которую у них выкрали.
Моска и Риччио, подталкивая друг друга локтями, ухмылялись, но Ида слушала его без улыбки, только слегка склонив голову набок.
— А мы переоденемся, — предложила она. — Сейчас-то вы выглядите совершенно как сыщик, но это легко поправимо. У меня целый гардероб самой разной одежды, это реквизит для моих фотографий. И костюмов, конечно, полно, есть даже девятнадцатого века…
— Я бы предпочел двадцатый, — пробурчал Виктор.
Ида улыбнулась.
— У меня даже накладные усы и бороды есть! — сообщила она. — Целая коллекция!
— Правда? — Виктор покосился на Риччио. — Мои-то у меня недавно стащили, но, по счастью, сегодня я их снова нашел.
Риччио покраснел и сделал вид, что пристально смотрит в окно.
Виктор же последовал за Идой в небольшую комнатку на первом этаже, где ничего, кроме двух огромных шкафов, не было. «Но что у нее даже накладные бороды есть, — думал он, подбирая себе костюм, — это уж и вправду чудеса».
СИРОТСКИЙ ПРИЮТ
Оса сидела на кровати, которую ей выделили, смотрела на голые белые стены и, наверно, уже в сотый раз закрывала глаза, чтобы увидеть перед собой нечто совсем иное: синий занавес в золотистых звездах, матрас, окруженный стопками книг, которые по ночам поверяли ей свои истории. Она пыталась воскресить в памяти голоса — голос Моски, голос Риччио, всегда немножко возбужденный, голоса Сципио и Проспера, и голос Бо, более светлый и звонкий, чем даже ее, девичий. Оса чувствовала под рукой холодное, белое казенное покрывало, а в воображении прикасалась к маленькой, пухлой, такой теплой ручонке Бо…
И не то чтобы здесь, в сиротском доме, было холоднее, чем в заброшенном кинотеатре, вероятно, на самом-то деле здесь даже гораздо теплей, но почему-то Оса мерзла. Мерзла до косточек, до самого сердца. Хорошо ли хотя бы Бо у его тети? И что там с остальными?
Оса почувствовала, что от голода у нее сосет в желудке. С тех пор как карабинеры ее сюда привезли, у нее крошки во рту не было. Она не притронулась к завтраку, который принесли ей сестры, не прикоснулась и к обеду. Обедают здесь очень рано. Остальные дети еще были внизу, в столовой. Запах еды доносился даже сюда, в спальные палаты. Насколько же аппетитней пахло, когда Моска варил макароны, хоть он вечно их пересаливал, а соус у него почти всегда подгорал.
Оса встала и подошла к окну, из которого виден был двор. Несколько голубей что-то клевали на голой брусчатке. Они-то в любую секунду могут улететь, порх — и все. Оса увидела, как во двор через ворота входят двое взрослых, женщина в черной шляпке и бородатый мужчина. Громкоголосая монахиня вела их к главному зданию. Может, они хотят кого-нибудь усыновить или удочерить? Но если и хотят, то наверняка кого-нибудь совсем маленького, желательно грудного младенца. Здесь только у малышей еще есть надежда обрести новых родителей. Остальным же приходится ждать, пока они станут взрослыми. Ждать годами. День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем. Как же медленно растут люди. Вон, котята Бо за неделю подросли больше, чем Оса за весь последний год. Годы, месяцы, недели, дни…
Оса прильнула щекой к холодному стеклу и смотрела теперь на другое крыло сиротского дома, где в одном из окон точно так же другой ребенок прижимался к стеклу, только носом. Нет, она не выдала им свое имя, сколько сестры ее об этом ни расспрашивали. Она не хочет тут оставаться, но домой она не хочет и подавно. Когда у тебя нет родителей, как у Риччио, можно сколько угодно расписывать себе, какие они были распрекрасные. А вот что делать, когда родители есть — и совсем не распрекрасные? Нет, не скажет она, как ее зовут. Ни за что не скажет, никогда.
Дверь вдруг отворилась. Оса испуганно оглянулась. Это она закрыла дверь, когда все дети ушли вниз. В щель просунулась голова громкоголосой монахини.
— Катарина? — гаркнула она.
Оса вздрогнула. Откуда она знает ее имя?
— Ага, значит, похоже, тебя и вправду так зовут. Ладно, пойдем-ка со мной, там кое-кто хочет на тебя взглянуть.
— Да кто? — недоверчиво спросила Оса. Она не знала, радоваться ей или пугаться.
— Почему ты не сказала нам, что у тебя есть тетя-опекун? — корила ее монахиня, торопливо ведя Осу по длинным холодным коридорам. — Такая знаменитая дама. Ты же наверняка прекрасно знаешь, сколько добра она для нашего дома сделала.
Знаменитая? Тетя-опекун? Оса ничего не понимала. Откуда у нее тетя-опекун? А сестра-монахиня, похоже, сильно взволнована, вон, то и дело очки поправляет. Очки у нее с толстыми стеклами, от этого глаза кажутся большими и выпуклыми.
— Да пойдем же, Катарина! — Монахиня чуть ли не силой тащила ее за собой. — Сколько же людям тебя дожидаться?
«Да кто это? — чуть не крикнула Оса. — Что тут вообще происходит?» Однако она успела проглотить собственный возглас — она увидела Иду. Правда, в этой шляпе она ее почти не узнала. А что это за мужчина рядом с ней?
— По-моему, вы оказались правы, синьора Спавенто! — затрубила монахиня еще издали. — Ее и вправду зовут Катарина, нашу безымянную молчунью. Ведь это же она, ваша питомица, верно?
Осе вдруг показалось, что она сейчас взлетит. Она чуть было не помчалась к Иде со всех ног, чтобы броситься ей на шею, спрятаться под ее белым пальто и никогда, никогда больше не вылезать оттуда. Но она побоялась все испортить. Поэтому только робко улыбнулась и нерешительно направилась к Иде и ее незнакомому спутнику.
— Да, это она. Саrа!
[17]
— Ида раскрыла руки и так крепко, так горячо прижала Осу к себе, что девочке сразу же стало тепло.
— Привет, Оса! — пробасил незнакомый мужчина. Оса удивленно глянула ему в лицо и узнала: да это же Виктор, сыщик, только в бороде. Виктор, друг Бо. И ее друг тоже.
— Это мой адвокат, дорогая, — пояснила Ида, выпуская Осу из объятий.
— Buon giorno, — пролепетала Оса и улыбнулась Виктору.
— Ну почему, дорогая, ты всегда принимаешь так близко к сердцу раздоры твоих родителей? — спросила Ида и вздохнула так глубоко, так укоризненно, будто уже сотни раз говорила с ней о ее неразумных предках. — Уже третий раз убегает из-за этих дурацких скандалов, — объяснила она монахине, которая растроганно наблюдала за этой сценой. — Ее мать, моя кузина, к сожалению, вышла замуж за совершенно невозможного человека, но ничего, скоро они разведутся. А пока что я заберу девочку к себе, не то она еще раз сбежит, и бог знает, где тогда ее опять подберет полиция. В последний раз она исхитрилась морем добраться до Бурано, вы представляете?
