Худенькая женщина умела заполнять собой пространство. Она разрасталась, забирая весь воздух, не позволяя дышать, и нависала над мальчиком, вжавшимся в огромное «крылатое» кресло.
А потом виновный был найден. Вернее, виновная. Дворовая девочка увидела книгу с чудесными картинками и не удержалась – взяла ее с собой, чтобы рассмотреть в полутемной каморке, где, пока она листала страницы, для нее, должно быть, приоткрылся на время волшебный красочный мир. Приоткрылся, чтобы смениться вечной тьмой…
Снова раздался едва уловимый шорох. Григорий Александрович осмотрелся, затем достал одной рукой пистолет, а другой – порох. Надо взять привычку держать оружие при себе заряженным. Или вовсе перейти на револьвер.
Как только Печорин принялся насыпать порох, из-за кресла показалось что-то белое, бесформенное. Зловеще сверкнули две зеленые точки.
Григорий Александрович замер, а потом рассмеялся: это был огромный пушистый кот!
Животное с достоинством прошествовало через комнату, старательно обходя кровавые пятна на полу, и исчезло в коридоре. Должно быть, адъютант держал этого зверя, и теперь тот продолжал существовать в его квартире. Григорий Александрович убрал пистолет. Может, и хорошо, что он не был заряжен. А то пальнул бы от нервов, сбежались бы приставы да околоточные – то-то смеху: офицер с перепуга пристрелил кота!
Печорин постарался собраться с мыслями. Нужно провести обыск квартиры. Если Карский убит в качестве «выкупа», его должно было заставить прийти домой послание с указанным часом встречи с убийцей – вероятно, это колдовство имело какое-то гипнотизирующее свойство, не только лишая человека воли к сопротивлению, но и отнимая возможность кричать и звать на помощь. Вспомнились слова гадалки Зефы.
Григорий Александрович считал, что предмет, полученный адъютантом, мог сохраниться и теперь находится либо в квартире, либо в кармане Карского. Если поиски здесь не увенчаются успехом, придется продолжить их в морге.
Печорин осмотрел ящики секретера, бюро и письменного стола, посветил на книжных полках, занятых в основном безделушками – адъютант не утруждал себя излишним чтением. Затем Григорий Александрович переместился в спальню, но и там ничего не нашел.
Задув свечки, Печорин вышел из квартиры Карского и плотно притворил дверь. Может, потом он покажет Вахлюеву или Скворцову, как возникают в темноте эти пульсирующие от напряжения линии…
Выйдя из присутствия, Григорий Александрович отправился в морг. Уже знакомый сторож кивнул ему, узнав.
– Доктор готовится к вскрытию, – сказал он.
Печорин вошел в вивисекционную и увидел Вернера, раскладывающего инструменты возле стола, на котором лежало тело, укрытое простыней. Колени, лицо и ступни четко вырисовывались под ней.
«Грушницкий!» – сразу подумал Печорин. Почему-то он чувствовал, что это не Карский.
Вернер обернулся и при виде Григория Александровича нахмурился.
– Не хочу вам мешать, но мне надо осмотреть тело княжеского адъютанта, – сдержанно сказал Печорин. – Вернее, его одежду.
– Это в соседнем зале, – ответил Вернер. – Вы ведь уже были здесь однажды, так что отыщете дорогу.
Значит, сторож сказал ему.
– Благодарю. – Григорий Александрович чуть поклонился и прошел в смежное помещение.
Тело Карского лежало на столе, напоминая груду искромсанного мяса. Простыня не укрывала его, так что работа убийцы видна была во всей ужасающей красе.
Кнут и эспадрон содрали с костей адъютанта целые куски плоти, некоторые из них лежали тут же, помещенные в стеклянные ванночки. Они напоминали отбивные, дожидающиеся, пока повар отправит их на плиту. Другие же, свисая, держались на тонких лоскутах кожи. В открытых ранах виднелись позвонки, ребра, кости таза и плечевые суставы. На многих из них остались глубокие зарубки, а некоторые были даже раздроблены или перебиты.
Печорин не удержался и осмотрел рот и глаза адъютанта. Как он и ожидал, они были иссушены и черны. На запястьях и лодыжках отсутствовали следы веревки. Жертва не сопротивлялась, когда ее полосовали кнутом и рубили эспадроном.
Григорий Александрович перешел к столу, на котором стояла коробка с покрытой кровью одеждой Карского. Быстро обшарив ее, он вытащил из кармана обрывок бумажки с криво начертанной единицей. Час ночи! Похоже, кто-то просто вручил этот листок адъютанту – быть может, под благовидным предлогом. Тот даже мог знать своего будущего убийцу!
Записка в руке Печорина вдруг затрепетала и засветилась белым! Послышался тихий электрический треск. Пальцы закололо, и первым порывом Григория Александровича было бросить листок, но он удержался. Свободной рукой вытащил из кармана мелок, сразу почувствовав, что тот «проснулся». Несомненно, между ним и посланием имелась связь. Словно в подтверждение этому, от мелка к обрывку бумаги потянулись тонкие белые нити. В воздухе запахло озоном.
Вероятно, рисунки, начертанные в гроте и в квартире Карского, каким-то образом притягивали жертв через полученную записку или предмет.
Сияние было недолгим: уже через четверть минуты оно стало бледнеть, тонкие молнии, соединявшие листок и мел, растаяли. Запах свежести, впрочем, сохранился.
Спрятав оба предмета в карман, Печорин осмотрелся в поисках вещей Грушницкого. Он хотел убедиться, что мелок, найденный Вернером, был тот самый. Коробка с одеждой убитого обнаружилась на полке у стены. Пошарив в ней, Григорий Александрович извлек маленький белый осколок. С одной стороны он был сточен, словно им чертили. Мелок засветился в пальцах Печорина, воздух вокруг него затрещал. Тени в комнате всколыхнулись, как будто в них появилось вдруг нечто живое. По спине пробежал озноб. Сомнений быть не могло!
Григорий Александрович положил мелок обратно в коробку (нельзя же лишать Вахлюева всех улик – путь даже тому нет до них никакого дела) и вернулся в вивисекционный зал. Вернер был в кожаном фартуке и курил, сидя на табурете. Густо окутанная табачным дымом и неравномерно освещенная, его фигура выглядела еще более нескладной, чем обычно.
– Я читал ваши записи в журнале вскрытия, – прямо сказал Григорий Александрович. – Почему вы не сказали мне про странности трупного окоченения?
Вернер пожал худыми плечами.
– Потому что не мог их объяснить.
– У Карского было так же?
– Совершенно. Да вы уж, наверное, посмотрели.
– Очередной медицинский феномен, и вы молчали!
– В чем вы меня обвиняете? – прищурился Вернер.
– Вы видели языки и глаза убитых?
– Разумеется.
– И тоже не обмолвились ни словом. В чем причина такой скрытности?
– Честно? – Доктор затушил папиросу и встал. – Вы начали бы расспрашивать. Захотели бы узнать, из-за чего это произошло. У меня нет объяснения. Я даже предположить не могу, в чем дело. Вот вам правда.
