Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было. Только пыль легким столбом еще вилась на краю обрыва.
Все в один голос вскрикнули.
– Комедия окончена! – сказал доктору Печорин. Тот в ужасе отвернулся.
Григорий Александрович пожал плечами и раскланялся с секундантами Грушницкого.
Спускаясь по тропинке вниз, он заметил между расселинами скал окровавленный труп Грушницкого и невольно прикрыл на пару секунд глаза. Отвязав лошадь, Печорин шагом пустился домой. На сердце у него был камень. Солнце казалось тусклым, лучи его не грели.
Не доезжая до слободки, Печорин повернул направо по ущелью: он хотел побыть один. Бросив поводья и опустив голову на грудь, Григорий Александрович долго ехал, пока наконец не очутился в незнакомом месте. Тогда он повернул коня назад и стал отыскивать дорогу.
Было за полдень, когда Печорин добрался до дома, где его ждало послание от Вернера.
«Все устроено как можно лучше, – говорилось в нем. – Тело привезено обезображенное, пуля из груди вынута. Все уверены, что причиной его смерти стал несчастный случай. Только комендант, которому, вероятно, известна ваша ссора, покачал головой, но ничего не сказал. Доказательств против вас нет никаких, и вы можете спать спокойно… если способны.
Я осмотрел одежду Грушницкого, и знаете, что обнаружил? Кусочек мела. Он лежал в кармане, сточенный с одной стороны и обломанный с другой. Размером в полтора дюйма, не больше. Упоминаю об этом, памятуя ваши расспросы по поводу колдовского мела.
Письмо, что вы дали мне, я оставил вашему денщику. Поскольку судьба была к вам благосклонна, оно мне больше не нужно. Поступайте с ним по своему усмотрению. Прощайте».
Конверт действительно лежал тут же, на столе. Григорий Александрович немедленно сжег его.
Значит, Грушницкий был связан с Раевичем, как и другие «спорщики». И он планировал взять выкуп, раз обзавелся мелком. Надо же, кто бы мог подумать, что этот романтик способен на жестокое и хладнокровное убийство. Впрочем, он, конечно, не воспользовался мелом, зная, что Раевич легко разоблачит его надувательство. А обманывать банкомета было делом опасным – этого Грушницкий не мог не понимать.
Печорин чувствовал нервное истощение и, не раздеваясь, лег на кровать. Сон очень быстро сморил его.
* * *
Стук прозвучал среди ночи. Он был громким и настойчивым – возможно, человек снаружи барабанил уже давно.
Печорин удивился, что проспал так долго. Сколько же часов он провел в постели? За окном было темно, и на фоне синего неба раскачивались остроконечные кипарисы. Кажется, шел дождь.
Григорий Александрович кликнул денщика, но тот не отозвался. Черт побери! Придется самому вставать… Печорин нашарил на столе огарок свечи и коробок серных спичек. Достал одну, чиркнул, поднес к фитилю.
Стук возобновился. Кто-то нетерпеливо дернул дверь.
– Минуту! – раздраженно крикнул Григорий Александрович.
Он пошел открывать, держа свечу перед собой. Пламя дрожало, и по стенам плясали причудливые тени.
В доме было почему-то холодно и тянуло сквозняком. Придется устроить денщику нагоняй, подумал Печорин, подходя к двери.
– Кто здесь? – спросил он.
Ответа не последовало.
– Да кто стучал, черт побери?! – повысил голос Григорий Александрович. – Говори, а то не отопру.
– Умоляю! – одно-единственное слово прозвучало едва слышно. Кажется, женщина плакала.
Печорин нахмурился. Слишком позднее время для дамских визитов, да и погода не располагает. Кого же принесло?
На мгновение он решил, что это Вера, но сразу же взял себя в руки: она ушла из его жизни навсегда!
– Кто вы, сударыня? – спросил Печорин дрогнувшим голосом.
– Позвольте мне войти, – прозвучало в ответ. Голос казался незнакомым.
Держать женщину на пороге долее было невежливо, так что Григорий Александрович отодвинул засов и распахнул дверь.
Незваная гостья стояла на верхней ступени, закутанная в мокрый от дождя плащ. Капюшон она откинула, так что виднелись взбитые рыжие локоны, аккуратные ушки и тонкая нежная шейка, выглядывавшая из воротника.
– Простите! – прошептала она, глядя на Печорина широко открытыми черными глазами. – Я заплутала, а у вас горел свет, и я решила… – Она запнулась и потупила взор.
– Вы лжете, – спокойно ответил Григорий Александрович. – Свечу я зажег только что, разбуженный вашим стуком.
– Ах, нет, окно горело там! – Девушка указала направо, где располагалась комната денщика.
– Неужели? – хмыкнул Печорин. – Что ж, заходите. – Он посторонился.
Посетительница помедлила всего несколько секунд, прежде чем переступить порог.
– Мне жаль, что я вас разбудила, – сказала она.
– Снимите плащ, он мокрый. – Григорий Александрович поставил свечу и помог гостье раздеться. – Как случилось, что вы заплутали так поздно? Верно, были на свидании?
Девушка вспыхнула. Румянец очень шел к ее черным глазам.
– Нет-нет! – смущенно залепетала она, и сделалось ясно, что именно так и что Печорин угадал.
– Вам надобно указать дорогу? – спросил он, беря свечу и идя в комнату. Девушка двинулась следом. – Тогда скажите, по крайней мере, где вы живете. Я, впрочем, в городе не так долго…
За спиной раздалось судорожное всхлипывание, и Печорин обернулся. Девушка замерла на пороге, прикрыв лицо руками.
– Да в чем дело? – недоумевая, спросил Григорий Александрович. Не хватало только истерик! – Говорите же!
Гостья отняла ладони и взглянула на Печорина влажными глазами. Пламя свечи отразилось в них, и зрачки на мгновение вспыхнули двумя алыми точками.
– Он меня бросил! – проговорила она глухо. Слезы мешали ей. – Я думала, он меня любит. Нет, конечно, он не клялся в верности, но…
Григорий Александрович вздохнул. Драма, старая, как мир. Оперетка!
– Послушайте, – начал он, однако девушка не дала ему закончить.
– Лучше мне умереть! – воскликнула она, и лицо ее исказилось гримаской гневного отчаяния. – Тогда он пожалеет! О, как он пожалеет!
Ночная гостья вдруг застыла, глаза ее закатились, и она рухнула на пол без чувств.
Этого только не хватало!
Григорий Александрович поставил свечу на стол и склонился над впечатлительной барышней. Она лежала на спине, голова была чуть повернута набок, из-под приоткрытых век виднелись белки глаз. Требовалось привести ее в чувство, и Печорин отправился в комнату бездельника денщика, у которого наверняка имелось что-нибудь крепкое и бодрящее. Он распахнул дверь и обвел взглядом небольшое помещение, действительно освещенное одиноко стоявшей на подоконнике свечой. Денщика, однако, не было. Странно…
