«Я любила всего раз в своей жизни. Любила тебя! Я была готова на все ради тебя, готова была следовать за тобой всюду и счастлива была уже только тем, что ты любил меня. Никогда я не испытаю ничего подобного – в этом я убеждена совершенно!
И все же я должна освободиться от тебя! Освободиться от всех вас, мужчин. Довольно я была предметом ваших притязаний, я устала от этого и хочу быть независимой. Он любви, страсти – от всего, даже от легкой влюбленности. Трудней всего мне отказаться от тебя – это стало истинным испытанием, – но я обязана так поступить, потому что иначе все напрасно. Теперь мне хватит денег до конца жизни – еще и Алику останется. Муж мой был богатым человеком. Немного жаль его, но, с другой стороны, кем-то надо было пожертвовать. Когда ты изменил мне в Петербурге – о, не отпирайся, я знаю, что ты был влюблен в эту девочку, Негурову! – я решила, что не стану больше игрушкой ни в чьих руках! Это придало мне сил. Я вышла замуж, сказалась больной чахоткой и начала разыскивать тебя. Я знала, что чувство вины заставит тебя стать послушной марионеткой. Надо было только подогреть твою страсть – ты ведь любил, искренне любил меня еще тогда…
Мой муж был грубоватым человеком, и он действительно постоянно ревновал, но никогда он не тронул меня и пальцем. Я сама – сама! – нанесла себе те удары, которые ты видел! Мне нужно было заставить тебя думать, что муж мой достоин смерти. О, уверена, ты считал себя до сих пор моим спасителем!
Теперь я вдова, и притом богатая! Мне не нужны мужчины, даже ты.
Мы расстаемся навеки, однако ты можешь быть уверен, что я никогда не буду любить другого: моя душа истощила на тебя все свои сокровища, слезы и надежды. Любившая тебя не может смотреть без некоторого презрения на прочих мужчин. Не потому, что ты лучше их, – о нет! – но в твоей природе есть что-то особенное, тебе одному свойственное, что-то гордое и таинственное; в твоем голосе, что бы ты ни говорил, есть власть непобедимая; никто не умеет так постоянно хотеть быть любимым; ни в ком зло не бывает так привлекательно, ничей взор не обещает столько блаженства, никто не умеет лучше пользоваться своими преимуществами, и никто не может быть так истинно несчастлив, как ты, потому что никто столько не старается уверить себя в противном.
Я уехала и прошу тебя не искать встречи со мной. Того, что ты отнесешь это письмо с моим признанием в полицию, я не опасаюсь. Во-первых, оно и тебя изобличает, а во-вторых, не такой ты человек. Да и в память о том, что было меж нами, не станешь.
Прощай навек!
Вера».
Григорий Александрович стоял минуты две ошарашенный, глядя на строки письма, перечитывая их снова и снова. Он не мог поверить! Как?! Неужели эта женщина, казавшаяся такой мягкой и робкой, сделала его своей игрушкой? Неужто она вырвалась из его власти настолько, что использовала как орудие убийства своего мужа-фабриканта? И как изменился ее тон…
Очнувшись, Печорин выскочил на крыльцо, прыгнул на своего Черкеса, которого денщик водил по двору, и пустился во весь дух по дороге к дому Лиговских. Куда она уехала? Когда? Далеко ли успела умчаться, оставив ему только это письмо?!
Григорий Александрович скакал по улицам Пятигорска, как безумный. Он опомнился, только когда впереди показался дом Лиговских. Натянув поводья,
Печорин спрыгнул с Черкеса. Ноги у него вдруг подкосились. Он упал на тротуар и, как ребенок, заплакал. Прохожие глядели на него в изумлении, а кто-то, кажется, даже произнес слово «пьяный». Печорин долго лежал неподвижно и плакал, не стараясь удерживать слез и рыданий. Он думал, что грудь его разорвется. Вся его твердость, все его хладнокровие исчезли, как дым. Та единственная, которую он любил, была вновь потеряна для него! На этот раз безвозвратно. Печорин осознал, что гнаться за погибшим счастьем бесполезно и безрассудно, но стало ли ему от этого легче?
Он поднялся, сел на коня и медленным шагом вернулся домой. Надо было придумать себе дело – что угодно, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями!
Дома Григорий Александрович часа два лежал на кровати, глядя в потолок. Как Вера узнала про то, что убийца истязал свои жертвы кнутом? Ведь она не случайно намекала, что муж бьет ее плеткой – пыталась вызвать подозрение, что он и есть душегуб, которого разыскивает Печорин. Ответ на этот вопрос пришел сам собой: лишь два человека могли сообщить Вере эту деталь. Вернер или Карский, ее родственник. В докторе Григорий Александрович был уверен – тот не стал бы трепать языком, тем более что всех своих пациентов он презирал и едва ли делал исключение для Веры. Оставался Карский. Конечно, если его спросить, он отопрется. Да и как объяснить свой интерес? Ведь Зеленцова якобы застрелили ворвавшиеся в город черкесы.
Постепенно мысли о Вере сменились думами о предстоящей дуэли.
Что ж, господин Грушницкий! Ваша мистификация не удастся. Теперь вам придется испытывать страх! Зачем вы сами назначили эти роковые шесть шагов?
Вы думаете, что Печорин покорно подставит вам свой лоб? Нет, придется бросить жребий!
Но что, если счастливая звезда наконец изменит Григорию Александровичу? Она так долго служила верно его прихотям, а ведь на небесах не больше постоянства, чем на земле…
Печорин повернулся на бок, уставившись в окно. Там, за стеклом, серело небо, и лишь над вершиной Машука еще виднелся крошечный голубой просвет.
Что ж, умереть так умереть! Потеря для мира небольшая. Печорин вспомнил, как сравнил себя однажды с зевающим на бале человеком, который не едет спать только потому, что еще нет его кареты. Наверное, примерно тогда и возникло решение, осуществить которое он явился в Пятигорск.
Но теперь карета готова… прощайте!
Часто Григорий Александрович спрашивал себя, зачем он жил, для какой цели родился? Наверное, она существовала, и, возможно, назначение было высоким, потому что Печорин чувствовал порой в душе необъятные силы. Но он не смог угадать этого назначения и увлекся пустыми страстями, из горнила которых вышел тверд и холоден, как железо, но утратил пыл благородных стремлений – лучший свет жизни. И с той поры сколько раз уже играл он роль топора в руках судьбы! Как орудие казни, падал на головы обреченных жертв, часто без злобы и всегда без сожаления… Его любовь никому не принесла счастья, потому что он ничем не жертвовал для тех, кого любил, а только удовлетворял потребность сердца, с жадностью поглощая их радости и страданья – и никогда не мог насытиться. Так томимый голодом в изнеможении засыпает и видит перед собой роскошные кушанья и шипучие вина. Он пожирает их с восторгом, и ему кажется, что становится легче, но как только он просыпается, мечта исчезает, а остаются удвоенный голод и отчаяние!
Прошлое ясно и резко отпечаталось в памяти Печорина – ни одной черты, ни одного оттенка не стерло время!
Он встал и прошелся по комнате. Довольно себя жалеть! Все уж решено, и решено давно. То, что здесь случилось за последние дни, не более чем отсрочка. Так и нужно к этому относиться.
