Через четверть часа после ухода Вернера Григорий Александрович уже шагал к дому Раевича. Было ясно, что все ниточки событий, происходящих нынче в Пятигорске, ведут к нему. Но оставался фактор, неизвестный Печорину, и он собирался это изменить.
Раевич оказался дома. Мрачного вида слуга проводил Григория Александровича к нему в кабинет.
– Вы решились заключить пари? – широко улыбнулся Раевич, когда Печорин уселся напротив него, положив ногу на ногу. Взгляд у банкомета был любопытный и настороженный.
– Решился, – ответил Григорий Александрович. – Нынче я буду стреляться.
Раевич приподнял брови.
– Дуэль?
– Да. С Грушницким. Вы его знаете.
Банкомет кивнул.
– Юнкер, недавно получивший чин. Иногда заглядывает, но играет по маленькой. Что же вы с ним не поделили?
– Это неважно. Впрочем, может, до вас доходили слухи.
– Я не собираю сплетни.
– Тем лучше. Словом, скоро мы стреляемся на шести шагах.
Раевич присвистнул.
– Все так серьезно?
– Очевидно, один из нас должен непременно умереть.
– С этим трудно не согласиться.
Григорий Александрович надеялся, что драгунский капитан не рассказал Раевичу про их с Грушницким план – иначе банкомет вряд ли стал бы заключать пари, а значит, и особого условия не выдал бы. А Печорину нужно было его узнать.
– Я желаю с вами поспорить, что умрет Грушницкий, – сказал он, поигрывая перчатками.
– Что ж, это хорошие условия, – сложив кончики пальцев, ответил Раевич. – Вы вполне уверены, что готовы?
– Разумеется. Жизнью я своей дорожу не особо, но сто тысяч не помешают.
– Сто тысяч никому не повредят, – улыбнувшись, согласился Раевич. – Я принимаю пари. – Он протянул руку. – Скрепим.
– А условие? – напомнил Григорий Александрович.
– Как только пожмем друг другу руки.
Печорин стиснул ладонь банкомета. Тот широко улыбнулся – на этот раз вполне искренне. Он был доволен.
На мгновение Григорию Александровичу показалось, что тени в углах кабинета шевельнулись и откуда-то повеяло сыростью, но это ощущение сразу же прошло.
– Итак, условие… – проговорил, растягивая слова, Раевич. – Видите ли, в случае проигрыша вы потеряете душу. Возможно, вы сочтете, что она вам все-таки дорога. Никто ведь не знает наверняка, что там, после смерти… Вдруг есть и рай, и ад… – Банкомет усмехнулся, давая понять, что сам в это не верит. – Словом, если вам вдруг захочется сохранить свою душу, то вы можете рассчитаться со мной иначе.
– Как же?
– Требуется всего лишь найти равноценную замену.
– То есть?
– Иную душу. Не любую, конечно, а подходящую. Из числа моих должников. Тех, кто не желает платить по счетам. Видите ли, некоторые берут деньги, когда нуждаются, а потом заявляют, будто процент чересчур высок. Хотя я честно предупреждаю о нем. – Раевич развел руками. – Мне нет никакого удовольствия платить за содержание таких людей в долговой яме. Да и деньги мне не очень-то нужны. А вот души их я взял бы с удовольствием. Но надобно соблюдать порядок.
– И какой же? – Григорий Александрович даже вперед подался, чувствуя, что сейчас узнает все, что ему нужно.
– В древние времена должников пороли плетьми каждый день, пока они или их родственники не рассчитаются. В наше время, конечно, каждый день не получится, но один раз вполне можно – так сказать, скопом за все. – Раевич снова улыбнулся, и на этот раз его ухмылка больше походила на волчий оскал. – Число ударов наносится соответственно долгу. Затем жертва умерщвляется шашкой. Сделать это необходимо до того, как вы будете стреляться с Грушницким. Если захотите взять выкуп, то жертву я вам укажу. Здесь, в Пятигорске еще осталось несколько моих должников.
– И тогда в случае проигрыша моя душа останется при мне? – внутренне торжествуя, спросил Григорий Александрович. Слово «выкуп» было произнесено, и теперь многое встало на свои места.
– Более того, вы даже не умрете, – улыбнулся Раевич.
– Как так?
– Исцелитесь.
– Как Фатов?
Раевич откинулся на спинку вольтеровского кресла.
– Да, как Фатов. Если вы видели его и знаете про его случай, то можете вполне мне верить. Останетесь живы и с душой. Только что без ста тысяч.
– А вы получите чужую душу?
– Именно так.
– Что ж, – Григорий Александрович поднялся. – Время еще есть. Возможно, я захочу взять выкуп. Тогда зайду.
– Как угодно.
– Скажите только, кого мне надо будет… убить, если я решусь.
– Вы с ней знакомы. Мария Лиговская.
От неожиданности Печорин вздрогнул.
– Как?! Неужто она брала у вас в долг?!
– Не она сама, а ее маменька. Лиговские уже не так богаты, как прежде. Да и потом, чего вы удивляетесь? У меня и не такие фамилии занимают.
– Но если одалживалась княгиня, при чем же здесь княжна?
– Она подписала займ. Ее маменька дальнозорка, а очков не носит из принципа.
– Стало быть…
– Стало быть, юридически должник – княжна, – заключил Раевич. – С нее и спрос. А что, вы разве в нее влюблены?
– Нет. Нисколько.
– Вот и славно. Тогда приходите, если надумаете. Я сегодня весь день дома. Что-то подагра замучила. Наверное, из-за дождей. Проклятая погода. А может, я ем слишком много мяса. Говорят, от этого суставы костенеют.
– У меня остался один вопрос, – подумав, сказал Печорин. – Почему вы сами не взыщете долг? Ну, плети там и все прочее.
– Во-первых, есть правила, и не я их придумал. А кто, не спрашивайте. Этого вам знать не надобно. Во-вторых, разве заключать пари не одно удовольствие?
От Раевича Григорий Александрович вышел в смешанных чувствах. Можно было разоблачить его немедленно – для этого достаточно пойти к Скворцову и все ему рассказать, но Печорин чувствовал, что узнал еще не все тайны банкомета. Он занялся этим делом из-за шантажа градоначальника, но это не значит, что ему следует пожертвовать личным интересом и не удовлетворить свое любопытство.
С другой стороны, если его убьют на дуэли, Раевич будет продолжать заключать свои пари. И число смертей будет расти, потому что каждый раз убийство совершается другим человеком, и сколько бы из них ни попалось или ни призналось, найдутся новые охотники выиграть сто тысяч.
Дома Григория Александровича ждало письмо. Денщик сказал, что его принес слуга Лиговских. На конверте не было ни слова. От кого же это послание? От княжны или княгини?
Печорин нетерпеливо распечатал конверт. Почерк был Верин.
