– Ее болезнь действительно так серьезна? Она… вскоре умрет?
– Трудно сказать. Кажется, она чувствует себя слабой, но не думаю, чтобы недуг уже перетек в последнюю стадию. Возможно, многое здесь зависит от нервов.
– Прописали ей пить больше воды? – невесело усмехнулся Печорин.
Вернер пожал плечами.
– А что еще я могу? Да и потом, люди для того и приезжают в Пятигорск. Пилюли они вполне способны глотать и дома.
– Ваша правда.
– У госпожи Зеленцовой очень нежная кожа, – добавил, подумав, доктор. – Это прелестно, хотя и не очень удобно.
– Что вы имеете в виду?
– Остаются синяки даже после несильных ударов.
– Вы видели у нее синяки?
– Небольшие, в области шеи.
– Спросили, откуда?
– Да. Она ответила, что неловко ударилась, когда принимала ванну. Должно быть, недавно. Следы малозаметные, и думаю, они вскоре исчезнут. Так вы по-прежнему желаете, чтобы у нее было о вас дурное мнение? Это странно, потому что она показалась мне весьма привлекательной женщиной. И мужа явно не любит… – Вернер замолчал, выжидающе глядя на собеседника.
– Пойдете на представление? – спросил Печорин, снова меняя тему.
– Вы про фокусника?
– Да, Апфельбаума.
Доктор пожал плечами.
– Он уже приезжал в прошлом году. Довольно занятно. Если вы не избалованы аттракционами такого рода, конечно. А вы собираетесь?
– Непременно.
– Да, в Пятигорске бывает скучновато. Невольно хватаешься за любое развлечение.
Когда Вернер ушел, Григорий Александрович прилег отдохнуть перед балом. Не хотелось являться в собрание запарившимся, как после скачки.
Он думал о Вере и ее муже. Этот брак не только не был счастливым – хуже того, он делал женщину несчастной. Но разве он мог изменить это? Зависело ли от него хоть что-то? Пожалуй, нет. Вера заключила этот союз ради сына и ради сына поддерживала. Имеет ли он право на что-то, кроме ее любви?
* * *
В восемь часов Григорий Александрович пошел смотреть представление фокусника.
В задних рядах он заметил лакеев и горничных Веры и княгини. Все были тут. Значит, дом свободен, и путь открыт.
Грушницкий сидел в первом ряду с лорнетом. Апфельбаум обращался к нему всякий раз, как ему нужен был носовой платок, часы или кольцо.
Представление мало интересовало Григория Александровича. Всех этих голубей, кроликов и исчезающих ассистенток он видел и в Петербурге, и в Москве.
Без четверти одиннадцать он встал и вышел.
На улице было темно, хоть глаз выколи. Тяжелые, холодные тучи лежали на вершинах окрестных гор: лишь изредка умирающий ветер шумел вершинами тополей, окружающих ресторацию. Возле окон толпился народ.
Григорий Александрович спустился с горы и, повернув в ворота, прибавил шагу. Вдруг ему показалось, что кто-то идет за ним. Он остановился и осмотрелся. В темноте ничего нельзя было разобрать, однако из осторожности Печорин обошел, делая вид, что гуляет, вокруг дома Лиговских.
Проходя мимо окон княжны, он услышал позади себя шаги, и человек в шинели пробежал мимо него. Это встревожило Григория Александровича. На всякий случай он проверил пистолет: тот был заряжен. Затем Печорин прокрался к крыльцу и поспешно поднялся по темной лестнице.
Дверь быстро отворилась, и маленькая ручка схватила его за запястье, втягивая внутрь.
– Тебя никто не видел?! – шепотом спросила Вера, прижавшись к нему.
– Никто!
– Теперь ты веришь, что я тебя люблю? Я долго колебалась, долго мучилась… но ты из меня делаешь все, что хочешь!
Ее сердце сильно билось, руки были холодны как лед. Они поднялись наверх, в спальню. Окно было приоткрыто, и через него в комнату проникали запахи цветов и трав. Откуда-то донесся негромкий свист.
– Ты не женишься на Мэри? – спросила Вера, оборачиваясь. Глаза ее сверкали. – Не любишь ее?! Потому что она думает… знаешь, она влюблена в тебя до безумия, бедняжка!
– Нет, я не люблю ее, – ответил Печорин, привлекая Веру к себе. – Я даже не влюблен!
– Для чего же тогда ты танцевал с ней и так далее?
Горячее дыхание скользило по лицу Григория
Александровича. Вера стащила с него сюртук и бросила на пол.
– Ты больше не причинишь мне боль?! – спросила она громким шепотом.
– Никогда! – Печорин стиснул ее в объятиях, впился в сухие губы поцелуем.
– Она здесь, в доме! Спит, потому что я подмешала в ее чай опий. Мне доктор прописал. Это ей не навредит, зато мы можем не беспокоиться!
Вера отстранилась, потянув Печорина к постели. Одеяло было откинуто, и простыни белели в лунном свете, проникавшем сквозь окно. Григорий Александрович принялся расстегивать крючки на ее платье. Сердце билось в груди сильно и тяжело, дышать становилось все труднее.
Платье скользнуло на пол, Вера повернулась к Печорину спиной, и на белой коже четко проступили красные следы.
– Что это?! – спросил Григорий Александрович, мгновенно придя в себя: его будто окатили ледяной водой.
Вера быстро обернулась и отступила. На лице ее был страх.
– Это… это… – она запнулась и опустила глаза. Руки ее сжались в кулаки.
– Твой муж! – догадался Печорин. – Это он сделал!
– Нет! – Вера кинулась к нему, обвила тонкими руками, но Григорий Александрович схватил ее за плечи, не позволяя поцеловать себя.
– Скажи слово, и он!..
За дверью раздались торопливые шаги – кто-то грохотал по полу в тяжелых подкованных сапогах.
Когда дверь распахнулась, и на пороге возник массивный силуэт, Вера пронзительно закричала. Оттолкнув от себя Печорина, она кинулась в угол и сжалась там.
Григорий Александрович увидел искаженное яростью лицо Зеленцова. Фабрикант наклонил голову и двинулся к нему, наливаясь кровью. В руке у него была оголенная казацкая шашка.
– Так вот кто он! – проревел Зеленцов, бросив бешеный взгляд в сторону Веры. – Неблагодарная! – И он разразился площадной руганью.
– Послушайте, – начал Григорий Александрович, изо всех сил стараясь сдержаться, – полагаю, из данного положения существует лишь один выход!
– Да, щенок! – гаркнул Зеленцов. – Но это не дуэль, как тебе хотелось бы! Ты пришел сюда и останешься здесь! – Взмахнув шашкой, он сделал выпад и рубанул слева направо.
Печорин едва успел увернуться, кубарем полетев к стене. Вера закричала из угла. Зеленцов повернулся к ней и выдал очередную порцию брани. Григорий Александрович воспользовался этим, чтобы нашарить в лежавшем на полу сюртуке пистолет. Поднявшись на ноги, он взвел курок.
