– Об этом надо спрашивать у полицеймейстера.
– Он свинья и хам!
Григорий Александрович едва сдержал улыбку.
– Скажите, ваша подруга получала перед смертью от кого-нибудь письмо? Или посылку?
– Что? – Женщина непонимающе нахмурилась. На лбу появились крупные морщины. – Письмо?
– Или вещь. Может, вы обнаружили нечто под дверью, или кто-то принес…
– Записку! – перебила Мария Власьевна. – Совершенно нелепую. Маленький листок, и на нем написано «два».
– Черными чернилами?
– А? Черными? Не знаю, право… может быть. Или синими.
– Но не красными?
– Нет. Это я бы запомнила.
– Записка была в конверте?
– Нет. Ее просто подсунули под дверь.
– Вы ее нашли?
– Служанка. Показала нам. Натали велела выбросить.
– Понятно. И никто не видел принесшего записку?
– Нет. А что, это имеет какое-то значение?
– Кто знает… Ваша подруга не говорила о том, что за ней следят?
Мария Власьевна мелко закивала.
– Да-да! Иногда она утверждала, будто кто-то наблюдает за ней.
– Но никого при этом не видела?
– Вроде бы нет.
– Не знаете, о ком шла речь?
– Думаю, она и сама этого не знала. Просто перемена климата иногда действует совершенно непредсказуемо. Мнительность и впечатлительность…
Григорий Александрович поднялся, собираясь уходить.
– Так вы не можете позволить мне уехать из этого ужасного города?! – с надеждой воскликнула Мария Власьевна. – О, как я его ненавижу! – в ее голосе проскользнули истеричные нотки.
– Кажется, другой особе, находившейся с вами в схожем положении, разрешили вернуться домой. Обратитесь к полицеймейстеру.
Мария Власьевна застонала и откинулась на спинку кресла, закатив глаза.
– Лучше смерть!
Поклонившись, Печорин вышел.
Итак, он узнал, что обеим жертвам присылали обозначение времени их свидания с убийцей. Что ему это давало? Не так уж и много, пожалуй. Жаль, что никто не видел принесшего рубль и записку. Даже если это был не сам преступник, предметы он должен был получить из рук убийцы и сумел бы опознать его. Конечно, если тот не разделался и с ним. Но, кажется, ни о каких новых смертях в Пятигорске не слыхали.
На пути к дому Григорий Александрович услышал в стороне какие-то возбужденные крики. Приглядевшись, он понял, что там собралась толпа, но из-за чего, было не разобрать. Кто-то свистнул, а затем в воздухе резко хлопнуло. Люди загудели, послышался возмущенный возглас.
Печорин решил выяснить причину ажиотажа. Через полминуты он протиснулся в центр толпы и увидел Зеленцова – Вериного мужа. Тот стоял с кнутом в руке и презрительно смотрел на лежавшую поперек дороги лошадь гнедой масти. Было видно, что животное при смерти: на губах выступила пена, и все тело слегка подрагивало от судорог.
Толпа была настроена возмущенно, некоторые выговаривали что-то Зеленцову, но тот лишь отмахивался.
– Пойдет! – донеслось до Печорина. – Никуда не денется! Сама встанет у меня! – с этими словами фабрикант размахнулся и ударил лошадь. Кнут со свистом рассек воздух – Зеленцов вложил в движение всю силу.
Григорий Александрович вздрогнул. Вспомнилось что-то из детства: обессилевшая лошадь у дороги, скособоченная телега и разъяренный мужик, закатывающий рукава грязной рубахи.
– Давай, окаянная! – крикнул Зеленцов, нанося еще один удар.
Казалось, животное уже ничего не чувствует. Оно почти не реагировало на боль – только заметно было, как расширился его зрачок. Впрочем, едва ли кто-то, кроме Печорина, обратил на это внимание.
На лоснящемся от пота боку проступала кровь. Алая блестящая полоса… вокруг лошади уже кружили большие черные мухи.
…Свист кнута, хлесткий удар и пронзительный крик – тоненький срывающийся голосок. Он быстро смолк, и уже ничто не прерывало щелканье бича… Григорий Александрович забился под лестницу усадьбы, зажмурил глаза, прижал ладони к ушам и молился, захлебываясь слезами. Ужасный звук все равно был слышен! Казалось, ничто не способно остановить его…
К Зеленцову протолкался околоточный и принялся ему горячо выговаривать вполголоса. Фабрикант лишь криво усмехнулся и дернул плечом, отмахиваясь, как от мухи.
– Моя скотина! – процедил он сквозь зубы. – Не встанет, так до смерти забью! Будет знать…
Он поводил кнутом, приноравливаясь для нового удара.
– Так ведь мешает, – сказал ему полицейский. – Поперек проезжей части лежит. А ну как сдохнет… Кто убирать будет?
– Я и уберу! – раздраженно отозвался Зеленцов. – Отойдите, не мешайте, право!
Григорий Александрович направился к фабриканту. Тот хмуро взглянул на него, но сразу узнал.
– Это вы, – сказал он отрывисто. – Оказия вон… не хочет вставать!
– Кажется, она подыхает, – заметил Печорин с подчеркнутым спокойствием.
– Ну да. Ленится… – От ярости Зеленцов совершенно утратил способность ясно соображать.
– Толпа собралась, – повел вокруг себя взглядом Печорин. – Зеваки.
– Лишь бы поглазеть! – отозвался Зеленцов со злобой. – Нашли аттракцион!
– Надо бы все это прекратить, пока не случилось скандала. Сколько вы хотите за животное?
Фабрикант недоумевающе моргнул.
– За лошадь? – спросил он.
– Ну да.
– Да на что она вам?
– Это уж мое дело.
– Сами ж видите, издыхает.
– Так и не просите много.
Зеленцов усмехнулся.
– Десять рублей положите, и она ваша, – сказал он. На его лице появилось выражение любопытства. – Делайте с ней что хотите.
– Прекрасно. – Григорий Александрович достал портмоне и вытащил червонец.
Зеленцов взял бумажку, недоверчиво хмыкнул и отошел на пару шагов.
– Вам будет трудновато добраться на этой лошадке домой, – сказал он.
Кто-то в толпе одобрительно хохотнул.
– Не беспокойтесь. – Печорин достал пистолет и принялся его заряжать. – Я недалеко проживаю.
Околоточный беспокойно переступил с ноги на ногу, но останавливать офицера не посмел.
Затолкав в ствол пыж, Григорий Александрович присел возле лошади и вложил пистолет животному в ухо так, чтобы, даже пробив череп навылет, пуля не угодила ни в кого из стоявших поблизости, а ушла в землю.
Кто-то из присутствовавших охнул – должно быть, женщина.
