– Почему вы мне сразу не сказали?
– Откуда ж я мог знать, что вас это интересует?
– Вы правы. Ну хорошо, а где он живет?
– У него фатера в присутствии. Хотите его допросить?
– Почему бы и нет? Перед Фемидой все равны, верно?
– Только я вам не советую говорить с ним так же, как с Фатовым. Птица другого полета.
– Нет, – подумав, ответил Григорий Александрович. – Этот все равно не признается. Раз уж Фатов стиснул зубы, от Карского и подавно толку не будет.
«Интересно, спорил ли адъютант с Раевичем, или только ваш медицинский феномен», – мысленно добавил Печорин.
– Да они вроде друг с другом пари заключили, – отозвался Вернер. – Фатов предложил Карскому сыграть, тот и согласился.
– Зачем адъютанту было так рисковать?
– Так ведь пьяны оба были в стельку!
– На что хоть спорили?
– А на лошадку ту, что вы видели. Белой масти. Это ж Фатова животина была. И больно она Карскому приглянулась. Он все просил: продай да продай! А Фатов отказывался.
– А тут вдруг сам предложил?
– Ну да. Деньги, видать, понадобились.
– Проигрался?
Вернер пожал плечами.
– Играл иногда, это верно. Видел его несколько раз у Раевича.
– Значит, хоть Фатов и не умер, спор с Карским проиграл?
– Ну, пуля-то ему досталась.
– Это верно. А адъютант, помнится, врал, будто у турка сторговал животину-то.
– Так зачем ему афишировать? Дельце-то скандалом попахивает. А на такой должности, как у Захара Леонидовича… сами понимаете.
– Что ж, доктор, спасибо. Теперь я вынужден вас покинуть. Но мы еще увидимся и, даст Бог, не раз.
Распрощавшись с Вернером, Григорий Александрович отправился к дому Лиговских. Он получил приглашение бывать у них и не собирался им манкировать. Вера и ее муж квартировали там же, но на другом этаже, так что это было во всех отношениях очень удобно для Печорина. Он мог приходить в гости к Лиговским, а видеться со своей любовницей. При этом волочась за маленькой княжной – для отвода глаз и собственного удовольствия.
Проходя мимо дома, Григорий Александрович увидел Веру у окна. Она тоже заметила его, и они обменялись особенными взглядами, как люди, которых связывает тайна.
Вскоре после того, как Печорин вошел, Вера спустилась, и он был ей представлен княгиней.
За чаем Григорий Александрович старался понравиться княгине, шутил, заставляя ее несколько раз смеяться от души. Княжна едва сдерживалась, чтоб не выйти из принятой роли и не рассмеяться – очевидно, она считала, что томность идет ей больше веселости.
Грушницкий тоже был. Он мало говорил, зато постоянно бросал на княжну пламенные взгляды и, кажется, был рад, что шутки Печорина на нее не действуют. Он улучил момент и поймал Григория Александровича в стороне от остальных гостей.
– Поздравь меня! – зашептал он, сияя от счастья. – Я произведен нынче в офицеры!
– Рад за тебя, но поздравить не могу, – ответил Печорин.
– Почему?
– Солдатская шинель тебе очень идет, и признайся, что армейский пехотный мундир, сшитый здесь, на водах, не придаст тебе ничего интересного. До сих пор ты был исключением, а теперь подойдешь под общее правило.
– Ты не представляешь, сколько надежд придали мне эти эполеты, – отмахнулся Грушницкий. – Нет, я теперь совершенно счастлив!
– Прикажешь объявить княжне о твоей радости?
– Нет, пожалуйста, не говори. Хочу ее удивить.
– Как твои дела с нею?
Грушницкий смутился и задумался: было заметно, что ему хотелось похвастаться, солгать, но было совестно, а вместе с тем и стыдно признаться в истине.
– Как ты думаешь, любит ли она тебя? – спросил Печорин.
– Любит ли? Помилуй, какие у тебя понятия! Как можно так скоро? Да если даже она и любит, то порядочная женщина этого не скажет.
– По-твоему, порядочный человек должен молчать о своей страсти?
– На все есть манера. Многое не говорится, а отгадывается.
– Это правда, – согласился Григорий Александрович. – Только любовь, которую мы читаем в глазах, ни к чему женщину не обязывает, тогда как слова… Берегись, Грушницкий, она тебя надувает.
– Она? – Грушницкий самодовольно улыбнулся. – Мне жаль тебя, Печорин!
– Когда же ты явишься в мундире?
– Через несколько дней. Я уж договорился с портным. Разбойник заломил такую цену! Но я сторговался. Поспеет как раз к балу. Наконец я буду с нею танцевать целый вечер, – проговорил Грушницкий мечтательно, бросив взгляд на княжну, сидевшую с маменькой в другом конце комнаты. – Вот наговорюсь!
– Что за бал? – спросил Печорин.
– Разве не знаешь? Здешнее начальство взялось его устроить.
На том разговор и кончился.
После чая все пошли в залу. Проходя мимо Веры, Григорий Александрович спросил тихо:
– Довольна ли ты тем, что я сделал? Теперь мы сможем видеться здесь.
Она ответила взглядом, исполненным любви и благодарности. К удивлению Печорина, взгляд этот был ему приятен – а ведь казалось, он давно привык к подобным изъявлениям. Похоже, прежнее чувство постепенно захватывало его все сильнее.
В зале княгиня усадила дочь за фортепьяно. Гости просили ее спеть. Пользуясь суматохой, Григорий Александрович отошел с Верой к окну.
– Ты не должен искать встречи со мной, – проговорила она, не глядя на него, а бегая взглядом по комнате, словно чего-то ожидая. – Мой муж… он следит за мной постоянно, и он обязательно догадается. Мы должны быть очень осторожны!
– Сейчас его здесь нет, – заметил Григорий Александрович.
Значит, Вера опасалась, что супруг может появиться и увидеть их вдвоем.
– Он наверху, переодевается. Скоро спустится. Делай вид, что не знаешь меня, прошу тебя!
– Да мы ведь только познакомились, – улыбнулся Печорин. – Или ты забыла?
– Не шути, пожалуйста! Ты не знаешь моего мужа.
– Да, не имею чести. Помнится, ты не хотела, чтобы мы знакомились. Однако ж не была против, чтобы я бывал у Лиговских.
– Не видеть тебя страшнее, чем… – Вера замолчала и отвернулась.
– Чем твой муж? – закончил за нее Григорий Александрович.
– Не важно. Идем. Мэри сейчас будет петь.
Они подошли к роялю, вокруг которого уже расположились гости. Княжна сидела перед клавишами, положив руки на колени. По пойманному сердитому взгляду Печорин догадался, что его равнодушие к певческим талантам было досадно княжне. Он внутренне улыбнулся.
