– И его охватил еще больший ужас?
– А вы как думаете? Чувствуя себя еще живым, он шагал позади мертвецов и не мог решиться отстать от колонны.
– Не будучи уверен, что вечно бродить по бескрайнему плацу лучше, нежели угодить к чертям на сковородку? – подхватил Печорин.
Вернер кивнул.
– А далее? – спросил Григорий Александрович.
– Потом все исчезло, и Фатов очнулся. Ожил, иначе говоря. Вот и все, что он мне рассказал.
– И как вы, материалист, объясняете его видения?
– Галлюцинации, – убежденно ответил Вернер. – Каждый человек имеет какие-то представления о загробной жизни. Фантазии, сведения, почерпнутые из книг… всякое, в общем. И эти картинки складываются в мираж, порождаемый в момент смерти погибающим мозгом, который, как известно, сохраняет некоторое время активность даже после того, как сердце остановилось. Кстати, вы можете сами расспросить об этом Фатова, если желаете. Мы уже пришли, – добавил Вернер, указав на дом с мезонином и плющом вдоль веранды.
Фатов квартировал на втором этаже и лежал в постели, обложенный подушками. Вид у него был неважный: тощий, бледный, с восковой кожей и впавшими глазницами, офицер больше походил на труп, но осмотревший его Вернер заявил, что пациент идет на поправку.
– Поразительно! – пробормотал он, садясь на подоконник.
Григорий Александрович расположился на стуле возле кровати. В комнате пахло лекарствами и немытым телом.
– Мне поручено расследовать одно дело, – сказал Печорин, глядя на Фатова. – И поручено лично князем Скворцовым.
– Вы про наш спор? – удивился офицер. – Так ведь… обошлось.
Печорин подался чуть вперед, понизил голос:
– Вы заключали пари с Раевичем?
Глаза у Фатова широко раскрылись, взгляд стал испуганным. Теперь он напоминал раненого затравленного зверька, к которому подбирается охотник, чтобы произвести последний выстрел.
– Не отпирайтесь – я вижу, что да! – сказал Печорин твердо. – Почему вы остались живы? Вы должны были умереть. Вы проиграли и должны Раевичу душу? А может, вы уж и рассчитались? – последнее слово Григорий Александрович произнес насмешливо, почти шепотом. Он знал, что, по условиям спора, душа отходила банкомету лишь после смерти, но хотел напугать офицера и заставить его во всем признаться.
Фатов затрясся, как в лихорадке.
– Нет! – выдохнул он хрипло. Губы у него дрожали, на висках выступил пот. – Я ничего ему не должен! Слышите! Ни-че-го! Выкуп! У меня был выкуп!
– Какой выкуп? – насторожился Григорий Александрович.
– Бог мой, что вы делаете?! – всполошился Вернер, слезая с подоконника. – Вы его убьете!
– Его не убила пуля! – огрызнулся Печорин. – Куда уж мне?! Говорите, что за выкуп такой?! – гаркнул он, в упор глядя на Фатова.
Офицер крепко зажмурился и сжал зубы.
– Про какой выкуп вы сказали? – настаивал Печорин, но офицер только мотал головой и глаз не открывал.
Так продолжалось минут пять, потом Григорию Александровичу надоело. Он встал.
– Как угодно! – сказал он раненому с досадой. – Но лучше бы вам рассказать все сейчас, не дожидаясь, пока правда выплывет наружу. А она выплывет, вот увидите!
Он постоял еще немного, ожидая, не одумается ли офицер, но тот молчал. Губы его дрожали, кадык судорожно ходил вверх-вниз. По бледному лицу стекал пот.
– Идемте, доктор! – бросил Печорин Вернеру и вышел из комнаты. – Да не переживайте вы! Ничего с вашим феноменом не случится!
Вернер догнал его на улице – после того, как убедился, что жизни раненого не угрожает опасность.
Григорий Александрович стоял, покуривая папироску, и вспоминал Вулича. Во время спора между ним и поручиком кто-то спрашивал о выкупе. Похоже, это было частью пари, которые заключал Раевич. Тем условием, которого пока не знал Печорин.
– Он еще очень слаб, – сказал Вернер, подходя. – Думаю, он бредил.
– Вовсе нет. Он проговорился.
– Да о чем? О каком-то выкупе! Нет карточных игр, где требуется что-то выкупать. По крайней мере, мне о них не известно, и здесь в такие не играют.
– Знаю, доктор. Но не думаю, что речь шла о карточной игре.
– Тогда о чем?
– О другой. Где рискуют большим, нежели деньги.
– Вы про американскую рулетку? Но там тоже нет никакого выкупа.
Григорий Александрович выкинул папиросу и зашагал вниз по улице. Вернер поспешил за ним.
Погода быстро портилась с самого утра: со стороны гор надвигались тучи, и воздух становился холоднее. Тянуло ветерком, обещавшим к вечеру стать довольно сильным.
Вернер неприязненно поглядел на небо и зябко поежился, хотя было еще вполне тепло.
– Не понимаю, для чего вам вообще понадобилось говорить с Фатовым, – сказал он. – Его случай мог бы заинтересовать медицинское светило, ну, просто любопытствующего, а вам-то поручили искать убийцу.
– Быть может, я отношусь к числу любопытствующих.
– Эта роль вам не подходит.
– Отчего же? Напрасно вы так думаете. Я очень часто изнываю от скуки. Она преследует меня, куда бы я ни…
– Но не сейчас, – перебил его Вернер, явно досадуя на то, что Печорин не желает объяснить ему толком, для чего ему понадобилось говорить с раненым офицером, и увиливает. – Не тогда, когда у вас есть дело. А оно у вас имеется.
– Да, – согласился Григорий Александрович. – Сейчас мне не до сплина. Хотя я и приехал в Пятигорск совсем с иной целью, нежели поиски убийцы. И вы правы: я допускаю, что Фатов может иметь отношение к убийствам. Может, не к ним самим, но то, что с ним случилось, связано с какими-то событиями, происходящими в Пятигорске, и является… как бы это сказать… частью плана.
– Чьего плана?
Печорин пожал плечами.
– Если бы я знал, то уже скучал бы.
– Зато Михал Семеныч прыгал бы от радости.
Печорин попытался представить князя скачущим от восторга, но не сумел.
– Я сделаю все, чтобы не разочаровать его, – сухо произнес он. – Скажите только, вы вполне уверены, что ваш пациент не мог выздороветь от… естественных причин?
Вернер взглянул на собеседника и усмехнулся.
– Иными словами, считаю ли я его случай чудом?
– Если вам угодно так это назвать.
– Фатов умер и воскрес. Что еще вам нужно?
– Благодарю вас, доктор. А с кем он стрелялся?
– Да вы его знаете. Личный адъютант князя. Тот, который встретился нам на плацу.
– Карский? – удивился Печорин.
– Он самый. Захар Леонидович.
