– Это ужасно! – откликнулась княжна. – Проделывать подобное с человеческим телом – пусть даже оно принадлежало преступнику – кощунство!
– Согласен. Но зрители были впечатлены, особенно когда левый глаз убийцы открылся, словно тот желал взглянуть на своего мучителя. Один из ассистентов Альдини лишился от ужаса чувств и потом несколько дней страдал умственным расстройством.
– Илларион Михайлович рассказывал об электрофизиологии, – княжна старательно выговорила это слово и улыбнулась, очень довольная собой. – Но несколько пренебрежительно. Он считает, что эксперименты мсье Альдини ничего не доказывают, а только пускают публике пыль в глаза. Однажды он обмолвился, что электричество способно на куда большее, чем сокращать мертвые мышцы, – так он выразился, я это хорошо запомнила.
– Вполне вероятно, что господин Раевич прав. Вы собираетесь присутствовать на представлении? – спросил Печорин.
– Меня интересуют подобные вещи. Прогресс неизбежен, и нужно быть в курсе… новейших веяний.
Зазвучала мазурка, и Григорий Александрович закружил княжну в танце. Он чувствовал, что она уже влюблена, хоть и не желает показать этого. Оставалось только закрепить результат. Да за этим дело не станет: человеку, опытному в любви, для этого нужно лишь запастись терпением и действовать уверенно.
Хотя зачем добиваться любви молоденькой девочки, которую он даже не собирается обольщать и на которой не желает жениться? Если б княжна была неприступной красавицей, то могла бы привлечь трудностью предприятия, но ведь она не ослепительно хороша и уж точно не неприступна. Значит, дело в потребности любви, которая мучает мужчину в молодости, бросая от одной женщины к другой, пока он не найдет ту, которая его терпеть не может? Тогда рождается бесконечная страсть, секрет которой в невозможности достигнуть цели.
И правда, есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся душой! Она как цветок, лучший аромат которого испаряется навстречу первому лучу солнца, и его надо сорвать в эту минуту, а потом, надышавшись досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет!
Григорий Александрович чувствовал в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути. Главное его удовольствие – подчинять своей воле окружающих, возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха, быть причиной страданий и радостей, не имея на то никакого права.
Возможно, чувство, подобное этому, заставляет и Раевича заключать нелепые пари на души, вовлекая тем самым людей в игру, где он задает правила, подчиняет себе других и внушает им страх: а что, если душу все-таки можно потерять так, как говорит банкомет?
– Вы, кажется, думаете о чем-то своем, – ревниво проговорила княжна, заметив, что Григорий Александрович все молчит и смотрит в сторону.
– Уверяю вас, что мысли мои не далеко улетели от вас, – ответил тот заранее заготовленной для таких случаев фразой.
Княжна покраснела от удовольствия и опустила голову, чтобы скрыть смущение.
Наконец бал закончился, и гости разъехались по домам.
Григорий Александрович решил прогуляться, несмотря на поздний час. Было прохладно, и небо заволокло тучами, однако месяц частично виднелся, освещая дорогу.
На бульваре Печорина неожиданно нагнал Грушницкий. В его глазах блистал какой-то смешной восторг. Молча он стиснул Григорию Александровичу руку и сказал трагическим голосом:
– Благодарю тебя, Печорин! Ты понимаешь меня?
– Нет, но, во всяком случае, не стоит благодарности.
– Как?! Мне рассказали о том, что ты заступился за Мэри на этом злосчастном балу! А ты уж и позабыл?
– Кто же тебе рассказал?
– Неважно. Я благодарю тебя.
Григорий Александрович не мог слушать его всерьез.
– А что, у вас все общее, даже благодарность? – спросил он насмешливо.
– Послушай, – важно сказал Грушницкий, – пожалуйста, не подшучивай над моим чувством! Я люблю ее до безумия и надеюсь, что она тоже меня любит.
– Это все прекрасно, однако уже поздно…
– Постой! У меня есть к тебе просьба.
– Какая?
– Ты получил приглашение бывать у Лиговских?
– Получил.
– Ну да, еще бы. Так ты будешь у них завтра вечером?
– Не знаю пока.
– Обещай мне замечать все. Я знаю, ты опытен в этих вещах, ты лучше меня знаешь женщин. – Грушницкий картинно всплеснул руками. – Женщины! Кто их поймет? Давеча глаза княжны пылали страстью, останавливаясь на мне, а сейчас они тусклы и холодны.
– Когда ж ты успел заметить?
– Я видел ее, когда она садилась в карету?
– И охота тебе было стоять тут?
– Ты не понимаешь!
– Не понимаю. Но, так и быть, просьбу твою исполню.
– Спасибо тебе! Я тоже буду. Потом расскажешь, что заметил.
Они расстались, и Печорин отправился домой, думая о том, как глупеют люди, стоит им влюбиться. Он знал это по себе, хотя давно уж не позволял себе ничего подобного. Впрочем, заблуждение Грушницкого было ему только на руку.
Глава 8,
в которой маршируют мертвецы и слушают пение
На следующий день Григорий Александрович отправился к доктору Вернеру и застал того дома невыспавшимся и злым на весь мир.
– Проигрался! – пожаловался Вернер, раскуривая папиросу. – В пух и прах! А вы зачем пожаловали?
– Мне надо поговорить с тем раненым офицером, про которого вы рассказывали.
– С Фатовым? Чудесное исцеление?
– Да. Или он все еще молчит?
– О, нет. Дар речи недавно вернулся к нему.
– Замечательно.
– Что ж, я вас провожу. Только на что он вам?
– Увидите.
Вернер оделся, и они с Печориным отправились к больному.
– Скажите, доктор, – обратился по дороге Григорий Александрович к своему спутнику, – неужели вы ни разу не спросили своего подопечного, что он видел на том свете? Ведь не каждый день ваши пациенты возвращаются из небытия. Да еще и с выражением неописуемого ужаса во взоре.
– Увы, не каждый, – искренне ответил Вернер. – Разумеется, я расспросил Фатова, как только он смог говорить.
– И что? Видел он Боженьку или Сатану? Скорее, Сатану, я думаю. Иначе его взгляд не произвел бы на вас столь тягостного впечатления.
– Увы, нет. Ничего подобного. Фатов утверждает, что после смерти перенесся в некую странную местность, где не было ничего, кроме серого неба и ровного, то есть совершенно ровного, каменного плаца – так он выразился. И там он бродил в полном одиночестве, охваченный ужасом неизвестности, пока не увидел приближающуюся колонну людей. Мужчины и женщины всех возрастов были наги и худы так, что кости проступали сквозь кожу – казалось, они не ели несколько недель. Несчастные медленно брели, опустив головы. Фатов хотел окликнуть их, но из его рта не вырвалось ни единого слова, потому что воздуха не было, и звуки в этом мире не распространялись. Тогда мой пациент осознал, что до сих пор не сделал ни вдоха. Колонна людей прошла мимо, и ни один даже не взглянул на него. Складывалось впечатление, что они точно знают, куда движутся, поэтому Фатов последовал за ними. Тогда ему казалось, что нет ничего хуже, чем остаться в одиночестве на пустом плацу. Но вскоре Фатов догадался, что те, с кем он отправился в путь, – мертвецы. Вернее, души умерших, направляющиеся… хм… кто знает? – Вернер усмехнулся. – Может, и в ад! Фатов, по крайней мере, решил, что попадет именно туда.
