Раевич сдержанно улыбнулся в усы.
– Вы подумали над моими словами?
– Про сто тысяч?
– Да, про них.
– Деньги хорошие. Как вы хотите спорить?
Раевич осмотрелся, чтобы убедиться, что их никто не слышит. Кажется, все вокруг были заняты своими разговорами и не обращали на банкомета и Печорина внимания.
– Стреляйтесь, – сказал тихо Раевич, наклонившись к собеседнику.
– С кем?
– С кем хотите. Не желаете стреляться, испытайте судьбу иначе. Любым угодным вам способом.
– Как Вулич? Или сыграть с кем-нибудь в американскую рулетку?
Раевич улыбнулся, давая понять, что Печорин на правильном пути.
– А Вахлюеву вы предлагали рискнуть на сто тысяч, когда казак заперся в хате?
– Полицеймейстер не трус, конечно, однако человек осторожный. Больше осторожный, чем жадный. Зато вы вот могли в тут ночь стать богаче.
– Если бы знал о ваших пари.
– И если бы заключили его.
– Жалко, что вы не предложили раньше.
Раевич посмотрел на собеседника внимательным взглядом.
– Я уверен, вам еще не раз захочется рискнуть жизнью, – сказал он.
– Зачем вам души? Вы что, Мефистофель?
Раевич поморщился.
– Фу, какая мелодрама! Вернее, оперетта. Нет, я не Дьявол. И ничего подписывать кровью не придется.
– Тогда что?
– Довольно устного, ясно выраженного согласия.
– И оно будет иметь силу?
– Безусловно. Чем поставленная на бумаге закорючка надежней слова офицера и дворянина?
– В этом вы, конечно, правы. Тем более, когда речь идет о такой тонкой материи, как душа.
– Совершенно верно.
– И все-таки, – не сдавался Григорий Александрович, – я не понимаю вашей выгоды.
– Думаете, душа не стоит ста тысяч?
– Может, и стоит, да только вам-то она на что? В банк не положишь и по закладным ею не расплатишься. Разве что вы Сатана, хоть и утверждаете обратное. – Печорин улыбнулся. – Тогда ваш интерес, конечно, понять нетрудно.
– Я вам уж говорил, что я в Дьявола только играю. Все дело в том, что понимать под словом «душа». Большинство полагает, что это нечто, даваемое нам Богом и им же потом забираемое. Немного напоминает аренду, вы не находите?
– Никогда об этом не задумывался. Ну а вы как об этом судите?
– Я называю «душой» жизненную эманацию. Энергию, если угодно.
– И вы верите в такие вещи?
– «Верить» не совсем то слово. Скорее… я обладаю знанием.
– Вы, помнится, упомянули о каком-то особом условии.
– Упомянул. Но мне кажется, вы пока не готовы его услышать.
– Отчего же?
– Будет лучше, если вы сначала решитесь заключить пари.
– Да что же мне помешает сказать, что я готов спорить, чтобы узнать от вас об условии? – рассмеялся Григорий Александрович.
– Сроки, разумеется.
– Есть еще и сроки?
Раевич развел руками.
– Конечно! Иначе все было бы слишком уж просто, вы не находите?
– Пожалуй, вы правы, – согласился Печорин.
– После заключения пари вам следует рискнуть жизнью в течение двенадцати дней. Если вы опоздаете, душа ваша отойдет ко мне.
– После смерти?
– Разумеется. Что же касается условия, могу лишь намекнуть, что вам, возможно, захочется подстраховаться на случай проигрыша.
– Я должен подумать.
– Конечно. Сообщите мне, если решитесь.
Печорин раскланялся с Раевичем, весьма заинтригованный. Судя по всему, с москвичом спорили часто, и в Пятигорске он, безусловно, нашел людей, готовых рискнуть за сто тысяч. Кто, право, пожалеет душу в обмен на такую сумму, если с тобой торгуется не сам Сатана? А что, если Раевич и есть дьявол, да только врет, что не он? Григорий Александрович улыбнулся этой мысли: на князя тьмы банкомет не походил. Калибр маловат!
Печорин направился к княжне, которая уже искала его глазами, не понимая, отчего он вдруг покинул ее. Карский составлял ей компанию, но при появлении Печорина ретировался с явным облегчением – должно быть, ему порядком наскучило «сторожить» княжну. Григорию Александровичу пришло в голову, что он делал это по просьбе княгини, обеспокоенной давешней сценой с пьяным господином.
– Вы говорили с Илларионом Михайловичем? – спросила княжна, когда они с Печориным встретились.
– С Раевичем?
– Да, это он.
– Надо же. Не знал, как величать его по батюшке.
– Вы знакомы? Помнится, вы и на прогулке беседовали.
– Познакомились здесь, на водах. А ваша семья с ним дружна? Я видел, что вы и ваша маменька прогуливались с ним.
– Я не сказала бы, что дружна. Но он приглашен к нам и заходит время от времени. Маменька, кажется, не очень его любит, но почему-то принимает.
– Не знаете, почему?
Княжна покачала головой.
– А вы о чем с ним говорили?
– Об игре. Он, кажется, банкомет.
– Да, маменька говорила, у него часто играют. А еще он привез в Пятигорск какую-то машину. Новейшее изобретение.
– Неужели?
Вот это новость! Как может быть московский банкомет связан с наукой? Или княжна что-то напутала?
– Кто же изобретатель?
– Не знаю. Может, Илларион Михайлович? – в голосе княжны прозвучало сомнение.
– А что это за машина?
– О, я понятия не имею. Знаю только, что он поставил ее у себя дома. Говорят, она не совсем готова. Илларион Михайлович обещал, что, когда ее доделают, он даст представление.
– Вот как, – проговорил Печорин, которому почему-то подумалось, что едва ли речь идет о безобидном развлечении вроде волшебного фонаря или фейерверков. Впрочем… кажется, Раевич был немного не в себе. Может, он сумасшедший, одержимый своеобразной манией? Во всяком случае, при встрече надо будет спросить его про машину. – Так он фокусник? – проговорил Григорий Александрович. – Вот уж не подумал бы!
– Да, он мало подходит для этой роли, – согласилась княжна. – Думаю, это будет все-таки скорее научный эксперимент. Илларион Михайлович очень интересуется электричеством.
– Неужели?
– О, да! Он буквально одержим этим явлением.
– Может, он задумал удивить нас гальванизмом? – предположил Печорин. – Я слышал, в Европе подобные представления в моде. Кажется, в Лондоне господин Альдини буквально поразил зрителей демонстрацией действия животного электричества. Он подсоединил к телу казненного убийцы полюса стодвадцативольтного аккумулятора. Когда провода помещались на рот и ухо, мышцы челюсти начинали сокращаться, так что казалось, будто лицо убийцы корчится от боли.
