– Я ни с кем не знакомился, – ответил юноша. – А теперь мне действительно пора.
Он двинулся прочь со своим телохранителем. Григорий Александрович проводил его взглядом, не зная, что еще сказать. Допрос получился неудачным – это следовало признать. Впрочем, этот рассеянный юноша не походил на чудовище, пытающее и убивающее по ночам женщин. С другой стороны, так ли уж редко демоны приобретают обличье ангелов?
Вдруг молодой человек остановился и медленно обернулся. Лицо у него было снова бледно.
– А знаете, – сказал он, глядя на Печорина, – пока я говорил с вами, у меня возникло странное ощущение… Будто вы скоро умрете. Ну, или окажетесь на волосок от гибели. Не знаю только, как и когда это будет. Но, наверное, скоро.
С этими словами он пошел дальше, опираясь на руку своего провожатого. Господин в сером недовольно обернулся на Печорина и Вернера, однако ничего не сказал.
Григория Александровича глубоко поразили слова юноши. В основном из-за того, с какой интонацией они были произнесены – какая-то обреченность слышалась в них, и это пугало больше, чем смысл сказанного.
– Видите, он совершенно безумен! – с сожалением проговорил Вернер, когда молодой человек и его телохранитель отошли подальше и не могли его услышать. – Это мания. Должно быть, ему кажется теперь, что все, кого он встречает, скоро умрут. Надеюсь, Майнер ему поможет. Уверен, это временное явление, вызванное помутнением рассудка из-за гибели возлюбленной.
– А мне кажется, мы потеряли время! – с досадой отозвался Григорий Александрович.
– Я вижу, этот юноша огорчил вас. Не берите в голову. Это просто фантазии больного человека.
– Полагаю, вы правы, – сказал Печорин. – Но даже если бы он и обладал каким-то даром предвидения, его предсказание мало помогло бы мне.
– Куда вы теперь? – спросил Вернер.
Григорий Александрович достал из кармана часы на цепочке.
– Нужно подготовиться к балу, – сказал он.
– Еще рано.
– Тут главное настрой.
Доктор усмехнулся.
– Будете волочиться за княжной?
– Только если станет очень уж скучно, – слукавил Печорин.
– Что ж, я желаю вам удачи.
– Благодарю.
Расставшись с Вернером, Григорий Александрович направился в морг. Он хотел осмотреть трупы без доктора, потому что тот, в общем-то, мог оказаться убийцей. Хоть Вернер и не прибыл в Пятигорск на том же поезде, что и пострадавшие женщины, ничто не мешало ему высмотреть их на вокзале, затесавшись в толпу встречающих.
Конечно, трудно было вообразить мотив, побуждающий Вернера жестоко расправляться с девушками по ночам, но, с другой стороны, Печорин вообще не мог представить, чем руководствовался убийца. Что же касается доктора… Кто знает, как подействовала на него та история с дочкой горского князя? Кажется, Вернер обладал довольно впечатлительной натурой, хоть и старался это всячески скрывать. Возможно, иногда ему кажется, что он видит свою возлюбленную в других женщинах, и тогда… Интересно, кстати, что случилось с девушкой после того, как доктор изрубил на куски ее отца?
Григорий Александрович добрался до «холодной» быстро, но никого там не застал. Пришлось искать сторожа. Помощника у Вернера не было, так что Печорин оказался предоставлен самому себе. Сторож отпер ему дверь, когда Печорин объяснил, что уполномочен расследовать дело, и сел в уголке, скручивая папироску. Вид у него был сонный, а лицо опухшее, как у человека, который злоупотребляет вином. За Григорием Александровичем он не следил, а все больше зевал, не удосуживаясь прикрывать рот ладонью.
Печорин нашел тела убитых женщин. Это было несложно, потому что они больше походили на куски мяса, чем на людей, пусть и мертвых. Следов кнута разглядеть Григорий Александрович не смог, потому что все покрывали глубокие раны от шашки или сабли. Руки и ноги едва держались, у одной из жертв голова оказалась почти отрубленной. Были видны грубые стежки, которыми Вернер пришил ее к шее.
Печорин внимательно рассмотрел трупы. Он искал что-то необычное, что бросилось бы в глаза или просто показалось странным. Преодолевая брезгливость, проверил ногти, но они были чистыми.
Было странно прикасаться к холодной безжизненной плоти. Лишенные души, люди превращались в подобия экспонатов, выставленных в Кунсткамере. Они становились вещами. Пожалуй, это было страшнее всего: понимать, что живое существо может вдруг превратиться из двигающегося, мыслящего и чувствующего в нечто безликое.
Григорий Александрович представил, что лежит в гробу со сложенными на груди руками, между пальцами вставлена тонкая свечка. Его тело твердое, как застывший воск. Как трупы готовят к погребению? Он слышал, будто брюшную полость разрезают и достают все органы, а кровь сливают, чтобы закачать вместо нее особый бальзамирующий состав. Губы сшивают – не дай бог, если на похоронах у покойника отвиснет челюсть! А веки? Что делают с ними? Он ведь могут открыться. Тоже используют нитку?
Запах стоял в холодной нестерпимый, и Григорий Александрович пожалел, что не пользуется надушенным платком, как многие молодые люди, живущие в Москве и столице: сейчас приложить его к носу было бы очень кстати.
Сдерживая рвотные позывы, Печорин попросил сторожа перевернуть тела. Тот недовольно поворчал, но распоряжение выполнил.
– Тяжелые, – проговорил он, отступив.
Похоже, убийца сосредоточил усилия на спинах своих жертв: на груди и животе повреждений почти не было. Григорий Александрович обратил особое внимание на запястья и лодыжки. Следы от веревок отсутствовали. Значит, преступник не связывал женщин. Этого Печорин не ожидал. Как такое возможно? Они не кричали и не сопротивлялись, хотя не были опутаны и могли свободно убежать! Или не могли? Григорий Александрович попытался представить ситуацию, в которой человек позволяет бить и рубить себя, не издавая при этом ни звука и не стараясь спастись. Наверное, это возможно лишь при одном условии: когда жертва отравлена опием и не понимает, что происходит. Вероятно, даже не чувствует боли, ибо, как известно, опиат обладает свойством сильно притуплять ощущения – не зря же его используют во время операций.
Жаль, что нельзя проверить, принимали ли эти женщины наркотик.
Григорий Александрович раздвинул одной из убитых веки и от неожиданности отшатнулся. Он знал, что радужная оболочка меняет цвет после смерти, но впервые видел, чтобы глаз сморщился, как чернослив: он буквально ссохся и занимал внутри глазницы в два раза меньше места, чем положено. Как, интересно, Вернер объяснил бы это явление?
Печорин проверил глаза у второй жертвы – картина была та же. Тогда, воспользовавшись одним из инструментов, нашедшихся поблизости, Григорий Александрович не без труда открыл женщинам рты: пришлось просунуть металл между стиснутыми зубами и давить, пока челюсти не сломались с сухим хрустом.
Наблюдавший за этой операцией сторож недовольно засопел.
