– Я поразмыслю. Душа все-таки.
– Есть еще кое-что. Условие. Возможно, оно вас заинтересует. Но о нем позже. Вы будете сегодня на балу?
В девять часов в ресторации, превращенной для этой цели в залу Благородного собрания, должен был состояться бал по подписке, на котором Печорин планировал присутствовать, чтобы познакомиться с Лиговскими – только у них он мог видеться с Верой, не вызывая подозрений.
– Непременно буду, – сказал он.
– Тогда и поговорим.
Стало ясно, что беседа окончена. Раевич обратился с каким-то вопросом к своему приятелю-банкомету, и Григорий Александрович обогнал его.
Через несколько минут Грушницкий поотстал от княжны, оставив ее на попечение матери, и поравнялся с Печориным.
– Держу пари, она не знает, что ты юнкер, – сказал ему Григорий Александрович. – Небось думает, что ты разжалованный.
– Может быть. Какое мне дело? – отозвался Грушницкий. – Ты ее ужасно рассердил. Она считает, что пугать подобным образом дам – неслыханная дерзость. Я едва смог ее уверить, что ты так хорошо воспитан и так хорошо знаешь свет, что не мог намереваться ее оскорбить.
– А что она?
– Говорит, у тебя наглый взгляд, и ты, верно, о себе самого высокого мнения.
– В этом она не ошибается. А ты не хочешь ли за нее вступиться? – спросил Печорин, желая поддеть собеседника.
– Мне жаль, что не имею еще этого права. Впрочем, ты сам себя высек. Теперь тебе будет трудно познакомиться с ними. – Грушницкий помолчал, ожидая от Печорина ответа. – Признайся, ты раскаиваешься? – спросил он через минуту.
– Если я захочу, то завтра же вечером буду у княгини, – ответил Григорий Александрович.
Юнкер скептически хмыкнул.
– Посмотрим.
– Даже, чтоб тебе сделать удовольствие, стану волочиться за княжной.
– Если она захочет говорить с тобой.
– Я подожду той минуты, когда твой разговор ей наскучит.
Проехали еще немного.
– А знаешь, Мэри очень впечатлительна, – сказал вдруг Грушницкий. – Это свидетельствует о тонкости натуры.
– Почему ты так думаешь?
– О тонкости нату?..
– Нет, о впечатлительности.
– Сегодня она сказала мне, что иногда ей кажется, будто за ней подсматривают.
– Что это значит?
– Следят.
Печорин рассмеялся.
– Поздравляю тебя, Грушницкий. Барышня прочитала чересчур много романов, и ее воображение развилось слишком бурно. Как ты намерен с этим справляться? Гляди, чтобы она и тебя в конце концов не записала в опереточные злодеи!
– Тебе бы все шутить, – недовольно сказал юнкер. – А между тем это – признаки души, глубоко чувствующей и способной к…
– Ты часто бываешь у Раевича? – перебил Григорий Александрович.
– Чтобы бывать часто, надобны деньги. Играю иногда, но в основном по маленькой.
– В тот раз, когда стрелялся Вулич, ты был при деньгах.
Грушницкий пожал плечами.
– Мне просто везло.
– Раевич не предлагал тебе сыграть в какую-нибудь игру, кроме карт? – спросил Печорин.
Юнкер настороженно поглядел на него.
– Что ты имеешь в виду?
– Игру, в которой можно в случае удачи получить сразу… много денег.
– Нет, – с подчеркнутой небрежностью ответил Грушницкий.
По тому, что он не стал расспрашивать Печорина о подробностях и о том, почему тот вообще завел такой разговор, Григорию Александровичу стало ясно, что Раевич уже предлагал юнкеру пари. Интересно, согласился ли тот. Помнится, Грушницкий мечтал о чем-то подобном: разбогатеть в одночасье и стать, таким образом, достойным женихом княжне.
Печорин покинул кавалькаду незадолго до ее возвращения в Пятигорск, сделал небольшой круг и въехал в город с другой стороны. Так его исчезновение не осталось незамеченным маленькой княжной.
Переодевшись дома, Григорий Александрович отправился в ресторацию. Он был доволен тем, как продвигаются дела – как в отношении Лиговской, так и в отношении расследования. Раевич явно был замешан если не в самих убийствах, то, во всяком случае, в их предпосылках или организации. Словом, москвич оказался темной лошадкой.
К обеду Григорий Александрович заказал розовое шампанское и выпил почти всю бутылку. Столик его располагался прямо перед большим открытым окном, и ему были прекрасно видны часть улицы и площадь, по которой прогуливались отдыхающие. В стороне бил фонтан, и вокруг него сидели дамы с кавалерами. Вся эта картина дышала миром и покоем, но Печорин думал не о красоте кавказского городка, а о том, чего добивался убийца, истязая и умерщвляя женщин. Григорий Александрович не мог понять его цель, и это мешало выйти на след. Он не верил в беспричинную жестокость этого человека и полагал, что злодей должен был иметь оправдание своим поступкам – если не в глазах других людей, то уж во всяком случае в своих собственных. Однако Печорин даже представить не мог, чтобы кто-то в здравом уме стегал женщин кнутом, а затем рубил шашкой! Что, если в Пятигорске действует душевнобольной? Надо бы узнать у полицеймейстера, как тут обстоят дела с ненормальными. Мало ли кто приезжает отдыхать на воды…
После обеда Григорий Александрович был вызван к Скворцову. Он застал князя в возбужденном состоянии: тот метался по кабинету, несмотря на преклонный возраст, с большой резвостью.
– Ваше превосходительство, мне пока нечем похвастать, – сказал Печорин, войдя в кабинет. – Убийцу вам…
– Окаянный! – закричал Михаил Семенович, резко останавливаясь. – Что удумал, разбойник!
– Пардон? – поднял бровь Григорий Александрович, не зная за собой вины, чтобы принимать выкрики на свой счет.
– Митрий Георгиевич-то, а?! Подсунуть мне хочет казака этого! Что же, он думает, я из ума выжил? Если старик, то и не соображаю ничего?
Теперь все встало на свои места.
– Вы не считаете, что это может быть делом рук казака? – спросил Печорин.
– Шутить изволите, Григорий Александрович? – недовольно поморщился Скворцов. – А мне вот не до шуток.
– Может быть, отменить высочайший визит ввиду случившегося?
Князь воззрился на Печорина с выражением полнейшего недоумения.
– Как вы сказали, голубчик?
– Отменить, – сказал Григорий Александрович, уже понимая, что Скворцов на это не пойдет ни при каких условиях.
– Это все равно что сразу в отставку подать! – воскликнул князь, замахав на него руками. – Нет-нет, забудьте! Сыщите душегуба, и я в долгу не останусь!
– Позвольте тогда откланяться, – проговорил Печорин.
