– Я пошел! – крикнул Шестипал.
– Работай! – отозвался Лан.
Палыч высунулся из-под брони, и врезал по неприятелю сразу из двух стволов. Лан придержал бойца из Власихи за пояс, чтобы тот не вывалился при особенно сильном крене вундервафли. Снова завизжали смертельно раненные фенакодусы, падая через головы, на исковерканное люцерновое поле хлынула свежая кровь. Но шайнов стрельба Палыча лишь раззадорила еще сильнее. Небо потемнело от выпущенных в ответ стрел, и Лан поспешно втянул воина из Власихи под броню. Через несколько секунд дождь из стрел иссяк, Лан высунулся со своей стороны, ожидая столкнуться с неприятелем нос к носу, но увидел, что мертвых шайнов на земле стало еще больше. Над авто сверкали трассеры: по вражеской кавалерии кучно и метко лупил оживший на крыше заводского корпуса пулемет.
– Ура! – заорал во всю глотку Лан, потрясая автоматом. Он догадался, что стрелок целенаправленно отсекает авто Свалочника от атакующих шайнов.
Всадники намек поняли. Они перестроились и снова устремились к пролому в частоколе, огрызаясь в сторону удаляющейся вундервафли стрелами.
Свалочник, наконец, получил возможность вырулить на дорогу, ведущую в глубь городских развалин.
Основные силы Максут-Хана во главе с повелителем орды ворвались в оставленный поселок, однако там их встретили лишь мертвецы. Ветер гонял клубы дыма вдоль перегороженных арматурными «ежами» улиц, пустые пусковые гнезда одинцовского чудо-оружия слепо пялились в небо, из земли густо торчали стрелы, точно почва разродилась очередным дентромутантом. Пулемет все так же досаждал, но теперь, когда кавалерия оказалась укрытой за поселковыми строениями и частоколом, его огонь не наносил таких тяжелых потерь, как в чистом поле.
– Расчистить дорогу Хану! – приказал Эльчин-бей, указывая плеткой на нагромождение «ежей», заслонившее просвет улочки.
В то же самое время Гаврила Никифорович, находясь на краю капища с другой стороны поселка, отдал дрогнувшим голосом приказ: «Поджигай!» И снова поползли трескучие огоньки по бикфордовым шнурам, да взлетели горящие стрелы, чтобы упасть на крытые соломой крыши.
– Быстрее! – Эльчин-бей замахнулся плетью на воинов, которые, спешившись, пытались откатить неповоротливые «ежи» с пути.
С неба посыпались редкие пылающие стрелы – у одинцовской общины в строю почти не осталось лучников. Шайны ответили им кучной стрельбой навесом через крыши, на которых появились первые языки огня.
– Шевелитесь, крысошакалы! – все сильнее брызгал слюной Эльчин-бей, для которого было очевидно, что кавалерия прямо сейчас оказалась взаперти, а через пять-десять минут она будет в огненной ловушке.
К Эльчину подъехал хмурый Максут-Хан.
– Я возвращаюсь в ставку. Бери командование кавалерией на себя. Не отступать! Победа близко!
– Слушаюсь, повелитель! – поклонился Эльчин-бей, про себя скрипя зубами и тоже мечтая оказаться в паре километров от этого непокорного поселка.
Максут молча развернулся и поскакал прочь, прихватив для эскорта два десятка воинов. Эльчину грешным делом захотелось, чтоб Хана подстрелил на обратном пути одинцовский пулеметчик, и он усилием воли отогнал эту крамольную мысль, пока ее не перехватил сопровождающий повелителя псионик.
Они продвигались вперед через густеющий дым, от горящих срубов исходили волны адского жара. Воины кашляли и закрывали лица, чем придется. Фенакодусы нервничали и от этого плохо слушались: все время норовили скинуть всадника или укусить того, кто окажется в пределах досягаемости их мощных челюстей.
Когда кавалерия уже почти протиснулась вдоль пылающих улиц, на окраине поселка один за другим стали взрываться бочонки с черным порохом, помещенные внутрь старых ржавых бочек, с заранее нанесенной на железо насечкой для лучшего разлета осколков…
Выпущенная из катапульты глыба врезалась в покрытую сетью трещин стену завода. Бетонное крошево осыпалось на головы укрывшихся в цеху людей. Из-за пыли все кашляли и кляли то шайнов, то судьбу.
Сияна прижималась к плечу Мары. Глаза девочки были полузакрыты, она часто сглатывала, из уголка рта свисала ниточка слюны. Пробудившийся сверхчеловеческий дар брал свою дань, и это бремя было слишком тяжело для неготового к такому испытанию подростка.
– Мара, – позвала Сияна.
– Что, моя хорошая? – Мара провела ладонью по волосам Сияны, ощущая шершавость припорошившей их пыли.
– Автомобильчик дяди Свалочника, – проговорила, тяжело дыша, девочка, и Мара тут же насторожилась. – Там дядя Лан и дядя Шестипал… Голоса говорят о них. Голоса замышляют злое дело. Мара, автомобильчик едет в западню!
– Так, – Мара почувствовала жгучую влагу на своих глазах. – Чем мы можем им помочь?
Она спрашивает совет у ребенка. Приплыли, короче…
– Ну, я же не знаю, Мара! – Сияна была расстроена. Она пока что практически не владела пробудившимся даром. На ее плечики свалилась слишком неподъемная ноша. – Нужно, чтоб голоса, которые замышляют злое, замолчали навсегда! – в глазенках девочки вспыхнули холодные зеленые огоньки.
Если бы у Сияны было больше опыта, если бы она уверенно владела своим даром, Мара бы сказала ей: «Выжги им мозги! Выруби ментальным ударом! Захвати контроль над моторикой и заставь вскрыть самим себе глотки!»
Но Сияна была не готова. К тому же, Мара не была уверена, что смогла бы подтолкнуть сестренку к совершению таких страшных поступков.
Оставался один вариант, к которому Мара тоже предпочла бы не прибегать. Но, похоже, другого выхода не было.
– Сияна. Обратись к Майку Хадсону, – сказала она. – Позови его! Попроси о помощи! Пусть заглушит злые голоса, ведь он наверняка их тоже слышит!
Девочка задрожала и вдруг крепко прижалась к Маре.
– Майк уже идет сюда, – прошептала она обреченно.
– Он поможет? – нетерпеливо спросила Мара.
– Я не знаю, – простонала Сияна. – Пожалуйста, я не хочу больше слушать его голос! Пожалуйста, он очень-очень страшный!
Катапульты были установлены на школьном стадионе, от которого, что до частокола, что до завода, где укрылись жители поселка, было чуть больше половины километра. Камнеметы шайнов – деревянные конструкции внушительного вида – могли бить и на большее расстояние. Одинцовские косари, сами того не подозревая, оказали орде услугу, – перед нашествием они убрали высоченную, в человеческий рост, траву, которая росла на стадионе, расчистив, таким образом, площадку для осадных машин, которые теперь швыряли им на головы двухсоткилограммовые куски строительного мусора.
Свалочник решительно вел авто по едва проходимым улицам разрушенного городка. Здесь, как и в Москве, развалины превратились в лесистые островки. Над дорогой перекинулись ажурные мосты из переплетенных ветвей и толстые, словно тросы, одеревеневшие стебли вьюнов.
На пути им несколько раз встретились одинокие всадники. Это были или вестовые, спешащие по поручению своих командиров, или вышедшие из боя раненые, способные передвигаться самостоятельно.
