Ко мне вернулись две фразы из рассказа Айзека Динессона,
фразы, достаточно обеспокоившие меня, чтобы заставить запомнить их, несмотря на
то, что в то время я был Карлом Кори: «… Немногие люди могут сказать о себе,
что они свободны от веры в то, что этот мир, который они видят, является в
действительности плодом их воображения. Довольны ли мы им, гордимся ли им
тогда?» Краткая философская сводка любимого времяпровождения нашей семьи.
Создаем ли мы отраженные миры? Или они есть там независимо от нас, дожидаются
услышать звук наших шагов? Или есть несправедливо исключенная середина. Это
дело, скорее, более-менее, чем или-или? В горле у меня вдруг поднялся сухой
смешок, так как я понял, что могу никогда не узнать ответа наверняка. И все же,
когда я подумал о той ночи, есть такое место, где приходит назад «Я», место где
солипсизм не является более правдоподобным объяснением посещенных нами
областей, найденных нами вещей. Существование этого места, этих вещей говорит,
что здесь, по крайней мере, есть разница, а если здесь, то она наверняка
тянется «назад через дали Отражения тоже информируя тех, что я не-я», двигая
наши эго обратно к меньшей стадии. Потому что это, чувствовал я, было именно
такое место, место, где «довольны ли мы им, гордимся ли мы им?» необязательно
применимо, как могли быть применимы ближе к дому разорванная долина Гарната и
мое проклятие. Во что бы там я, в конце концов, ни верил, я чувствовал, что вот
вот вступлю в страну совершенного не-я. За этим пунктом моя власть над
Отражениями вполне может потерять силу.
Я выпрямился в седле и прищурился от света пламени. Я сказал
Звезде одно слово и тряхнул поводьями. Мы двинулись вперед.
Какой-то миг это было похоже на скачку в тумане. Только он
был намного ярче и не было никаких звуков. Затем мы падали, падали или
дрейфовали? После первоначального пока было трудно сказать. Сперва было
ощущение спуска, наверное, усиленное тем фактом, что Звезда запаниковала, когда
это началось.
Но лягать было нечего и, спустя некоторое время Звезда
прекратила всякое движение, если не считать, что она дрожала и тяжело дышала.
Я держал поводья правой рукой и стискивал Камень левой. Не
знаю, уж что я повелел, и как именно я это достиг, но мне хотелось пройти через
это место яркого ничто, чтобы снова найти свой путь и двигаться дальше до конца
путешествия.
Я потерял счет времени. Ощущение спуска исчезло. Двигался ли
я или всего лишь парил? Невозможно сказать. Была ли к тому же яркость
действительно яркостью? И это омерзительное безмолвие… Я содрогнулся. Здесь
было даже большее сенсорное лишение, чем в дни моей слепоты в моей старой
камере. Здесь ничего не было — ни звука прошмыгнувшей крысы, ни скрипа о дверь
моей ложки, ни влажности, ни холода, ни структуры. Я продолжал тянуться…
Мерцание.
Оно казалось каким-то разрывом визуального поля, справа от
меня, почти неуловимым в своей краткости. Я потянулся и ничего не почувствовал.
Оно было таким кратким, что я не был уверен, произошло ли оно на самом деле.
Оно легко могло быть галлюцинацией.
Но оно, казалось, произошло вновь, на этот раз слева от
меня. Насколько долгим был интервал между ними, я не мог сказать.
Затем я услышал что-то вроде стона, лишенного
направленности. Этот тоже был очень коротким.
Следующим — и я в первый раз был уверен — возник серо-белый
ландшафт, похожий на лунную поверхность. Возник и пропал, наверное, всего за
секунду в малом районе моего поля зрения, влево от меня. Звезда захрипела.
Справа от меня появился лес — серо-белый — кувыркающийся,
как будто мы миновали друг друга под какими-то невозможными углами. Осколок
малого экрана, меньше чем в две секунды.
Затем куски горящего здания подо мной… Бесцветность… Обрывки
воя над головой…
Призрачная гора, процессия с факелами восходящая на нее, по
то подымающейся, по то опускающейся тропе на ближайшем склоне…
Женщина, висящая на суку дерева, тугая веревка вокруг ее
шеи, голова скривилась набок, руки связаны за спиной.
Горы, перевернутые вверх ногами, белые, черные тучи над
ними…
Щелчок.
Крошечная дрожь вибрации, словно мы на миг коснулись чего-то
твердого. Затем пропало…
Мерцание.
Головы — катящиеся, истекающие черной кровью… Смешок из
ниоткуда… Снова белый свет… Снова белый свет…
Щелчок. Мерцание…
На время одного удара пульса мы скачем по тропе под
полосатым небом. В тот миг, когда она пропадает, я снова тянусь к ней через
Камень.
Щелчок. Мерцание. Щелчок. Громыхание.
Каменистая тропа, приближающаяся к высокому горному
перевалу… Мир все еще одноцветен… За моей спиной грохочет вроде грома…
Я завертел Камень словно ручку фокусировки, когда мир начал
таять. Он снова вернулся… Два. Три. Четыре… Я считал удары копыт… удары сердца,
перекрывая воющий фон… Семь, восемь, девять… мир стал ярче. Я сделал глубокий
вдох и тяжело выдохнул. Воздух был холодным.
Между громом и его эхом я услышал шум дождя. Но на меня не
упало ни капли.
Я быстро оглянулся.
Огромная стена дождя стояла метров в ста позади. Я мог
различить сквозь нее лишь самые смутные очертания горы. Я причмокнул языком
Звезде, и мы двинулись немного побыстрее, поднимаясь по почти ровному участку,
ведшему меж двух, похожих на башни пиков. Мир впереди все еще был этюдом в
черных, белых и серых тонах, небо передо мной разделялось сменяющимися полосами
тьмы и света. Мы вышли на перевал.
Я начал дрожать. Мне хотелось натянуть поводья, отдохнуть,
поесть, покурить, пройтись пешком. И все же я был близко от грозы, чтобы
потворствовать себе.
Стук копыт Звезды эхом отдавался по перевалу, где каменные
стены круто поднимались вверх с обеих сторон под этим зебровым небом. Я
надеялся, что эти горы прорвут этот грозовой фронт, хотя я чувствовал, что они
не смогут. Это была не обыкновенная гроза и меня возникло тошнотворное чувство,
что она тянулась всю дорогу назад, до самого Амбера, и что я попал бы в силки и
заблудился в ней навек, если бы не Камень.
Когда я наблюдал за этим странным небом, вокруг меня, делая
мой путь ярким, начал выпадать буран из бледных цветов. Воздух наполнился
приятным ароматом. Гром у меня за спиной смягчился.
Мир был охвачен сумеречным ощущением, под стать освещению, и
когда я выбрался с перевала, я посмотрел вниз в долину причудливой перспективы,
с расстояниями, не поддающимися измерениям, наполненную шпилями и минаретами,
отражавшими лунообразный свет полосатого неба, напоминание о ночи в Тир-на
Ног-те, усеянную похожими на зеркала озерами, пересекаемую проплывающими
духами, местами казавшейся почти террасированной, в других естественной и
волнистой, лишенную всяких признаков обитания.
