Спонсоры Growing Well и доктора, отправляющие туда пациентов, имеют свою теорию, почему эта ферма может помочь ее работникам. У Элдриджа и его коллег другая теория – почти противоположная. Если послушать первых, то добровольцы психически больны и на ферме проходят своеобразное лечение. По мнению вторых, члены товарищества вновь обретают чувство собственного достоинства, упражняются в высказывании собственных мыслей и принимают активное участие в управлении компанией, которая успешно продает свой продукт на местном рынке. Согласно первой теории волонтеры пассивны, у них нет представления о том, что с ними конкретно не так. По версии второй – работники активны и способны влиять на мир вокруг них, высказывая свое мнение о нем и обсуждая его.
Возможно ли, что обе версии верны? Если не вдаваться в подробный анализ, то, наверное, да. У людей могут быть разные версии о том, почему им помогает работа на ферме, в зависимости от различных доказательств и научной методологии. Гораздо более фундаментальный вопрос: какое влияние оказывает на общество, политику и каждого конкретного человека принятие той или иной версии как основной? Очень вероятно, что именно бихевиористский и медицинский взгляд на психику человека как на некий больной внутренний орган человеческого тела заставляет нас становиться заложниками пассивности, которая ассоциируется у нас с депрессией и беспокойством. Общество, настроенное измерять показатели удовольствия и боли у своих членов и управлять ими, как мечтал Бентам, спровоцирует нервный срыв у большего числа людей, чем социум, позволяющий людям высказывать свое мнение и участвовать в общественной жизни.
Понять печаль
Почему люди начинают чувствовать себя несчастными, и как им можно помочь? Эти вопросы занимают философов, психологов, политиков, нейробиологов, менеджеров, экономистов, активистов и докторов. То, какие ответы они дают, зависит от теорий, которых они придерживаются. Социолог ответит не так, как нейробиолог, а нейробиолог – по-другому, нежели психоаналитик. Вопрос о том, как мы объясняем человеческую неудовлетворенность жизнью и как мы реагируем на нее, связан в конечном итоге с этикой и политикой. От ответа на данный вопрос зависит, на кого мы возложим ответственность за то, что люди несчастливы.
Теория Берена Элдриджа, послужившая основой для создания Growing Well, имеет в этом случае огромное значение. Когда психику (разум или мозг) начинают рассматривать как независимый, вырванный из контекста орган, способный «отказать» по собственному желанию и вылечиться только с помощью специалистов, мы видим не что иное, как признак современной культуры, штампующей несчастливых людей. И, несмотря на все усилия позитивных психологов, отсутствие у большинства людей рычагов влияния на окружающий мир – это результат стратегий социальных, политических, экономических институтов, а вовсе не неврологический или поведенческий сбой. Не соглашаясь с вышесказанным, мы усугубляем проблему, которую стремится решить наука о счастье.
Наряду с различными поведенческими и утилитаристскими дисциплинами, которые были освещены в данной книге, есть ряд исследовательских работ, авторы которых сосредотачивают свое внимание на отсутствии у людей влияния. Например, в коммунальной психологии, возникшей в США в 1960-х годах, считается, что понять человека можно лишь через социальный контекст. Клинические психологи находились среди тех, кто критиковал борьбу с душевными страданиями при помощи лекарств и роль фармацевтических компаний, которые этому способствовали. Объединившись с критиками капитализма, такие психологи, как Дэвид Смейл и Марк Рэпли в Великобритании, предложили альтернативную интерпретацию психиатрических симптомов. Она основана на социологическом и политическом понимании человеческих страданий
[249]. Социальные эпидемиологи, такие как Карлос Мантейнер в Канаде или Ричард Вилкинсон в Великобритании, пытаются понять, почему душевные заболевания в различных обществах и социальных классах столь сильно отличаются друг от друга и с какими социально-экономическими условиями данное различие может быть связано.
Было время, когда эти более социологические подходы находили отклик даже в бизнес-структурах. В главе 3 рассказывается, что между 1930-ми и 1940-ми годами был период, когда маркетинг носил квазидемократический характер, и его целью являлось выяснить, что общество хочет от мира и что оно о нем думает. Социологи, статистики и социалисты становились как бы инструментами, с помощью которых общество заявляло о своем отношении к миру. В четвертой главе говорится о том, как то, что в менеджменте с начала 1930-х годов стали уделять такое огромное внимание работе в команде, здоровью и энтузиазму сотрудников, привело к появлению исследований, доказавших, что коллективное влияние на работу компании и возможность высказывать свое мнение положительно воздействуют и на продуктивность компании, и на счастье сотрудников. Возможно, такие выводы указывают на совершенно новые модели организации, а не просто на новые методы управления.
В разные периоды истории измерения счастья – начиная со времен Просвещения и заканчивая современностью – время от времени появляется надежда на иную общественную структуру, на другую экономику, а недовольство людей становится основой для нарушения существующего положения вещей. Чтобы что-то поменять, сначала нужно понять, какую боль и страдания причиняют человеку работа, иерархия общества, финансовое давление и неравенство. Легко удариться в консерватизм, если рассматривать несчастье людей как психическую проблему, а не как проблему структур власти. Надежду не убили, но заманили в ловушку. Наше недовольство направлено внутрь нас, а не наружу. Однако так не обязательно должно быть.
Стоит нам обратить свою критику в сторону общественных институтов и на мгновение позабыть о своих эмоциях и своем настроении, как мы начинаем видеть вещи в ином свете. В богатых странах уровень психических заболеваний очень тесно коррелирует с уровнем экономического неравенства в обществе, и тут лидирует США
[250]. Природа и наличие работы играют ключевую роль для психического здоровья, то же самое можно сказать об организационных структурах и методах менеджмента. Вот один из наиболее важных результатов исследований на тему экономики счастья: безработица оказывает гораздо большее, чем можно предположить, негативное психологическое влияние на людей, поскольку она является чем-то большим, нежели простой потерей дохода
[251].
Было также неоднократно обнаружено, что если сотрудники на работе не имеют свободы действий или они не принимают никаких решений, то у них повышается уровень кортизола в крови, из-за чего у человека сужаются сосуды и увеличивается риск сердечных заболеваний
[252]. Поэтому неудивительно, что благополучие сотрудников гораздо выше в компаниях совместного владения, где решения принимаются сообща и власть более распределена, чем в обыкновенных акционерных компаниях
[253]. Проанализировав, каким образом рецессии оказывают влияние на здоровье общества, Дэвид Стаклер и Сэнджей Бейзу продемонстрировали: политика строгой экономии приводит к ухудшению психического и физического здоровья людей и влечет за собой бессмысленную смерть граждан
[254]. Кроме того, они доказали, что рецессию можно использовать для оздоровления общества, если реагировать на нее иначе. В этом случае получается, что несчастье – вопрос политического характера.
