Иногда излишняя опытность может сыграть с тобой злую шутку. Если ты всецело полагаешься на то, что уже не раз тебя выручало, то всегда рискуешь пасть жертвой собственной близорукости при столкновении с чем-то новым. Может, именно поэтому семейство Акуино-Колуччо из Марина-ди-Джойоза-Ионики умудрилось допустить крупнейший после бойни в Дуйсбурге промах ндрангеты: пойти на совместный бизнес с картелем “Гольфо”, а еще точнее – с “Сетас”, которые в тот момент были вооруженным отрядом Убийцы друзей, Осиеля Карденаса. Более того, повести этот бизнес из Нью-Йорка – и это в тот момент, когда мексиканские наркоторговцы уже превратились во второго злейшего врага Соединенных Штатов и, наверное, было бы проще наладить даже прямые поставки в Европу героина от талибов, чем пытаться переправить хоть немного наркотиков из самого сердца Северной Америки. Калабрийцев нельзя обвинить в неосмотрительности. Они отправляют только мелкие партии, иногда такие мелкие, что их можно даже переслать обычной почтой, а все сделки заключают, не покидая “Большого яблока”. Но в итоге Управление по борьбе с наркотиками все равно садится им на хвост. В 2008 году один арест следует за другим, предаются огласке результаты масштабного расследования под кодовым названием “Расплата” (известного в Италии, где его координирует Окружное управление Реджо-Калабрии по борьбе с мафией, как “Солнечная операция”). Ндрангета тотчас оказывается в черном списке американского правительства. Ей нанесен мощный удар. Даже излишне мощный, с точки зрения калабрийской группировки. Они ведь проявляли крайнюю осмотрительность не только в отношении американского Управления по борьбе с наркотиками, но и с новыми партнерами. Они не пытались массово выйти на новый рынок, а просто пробовали воду, раз уж представилась такая возможность. Всего-навсего хотели опробовать дополнительный канал сбыта, простой и надежный с одной стороны, хотя и изобилующий подводными камнями с другой.
Колумбийцы никогда не стремились контролировать европейский рынок, да и не имели такой возможности – потому-то калабрийцы и предпочитали сосредоточиться на ставшей для них традиционной роли прямых импортеров. А вот с мексиканцами они оказываются конкурентами. Сила и тех и других – в контроле над всей цепочкой сбыта наркотиков (в первую очередь кокаина) от начала до конца. Кроме того, обе стороны с выгодой для себя используют ослабление Колумбии, страны-производителя. Только вот раздробленность колумбийских картелей и их растущая зависимость от мексиканцев все больше и больше осложняют дела ндрангеты, которая уже не так уверена в надежности своего бизнеса. Так что им просто необходимо тестировать новые модели поведения, которая помогли бы адаптироваться к современной экономике и при этом не подвергали их излишнему риску. Чего калабрийцы боятся больше всего – так это что мексиканцы переберутся в Европу и наводнят их рынок. Похоже, именно этими опасениями и объясняется абсурдная на первый взгляд идея возить наркотики через США. Главный кошмар ндрангеты – коммерческая, а вовсе не боевая агрессия мексиканских картелей. Но и другая сторона медали не оставляет калабрийцев равнодушной – не то потому, что они считают себя воплощением более здравомыслящего и цивилизованного Старого Света, не то из-за дополнительного риска, которому связь со способными на безграничную жестокость мексиканцами подвергает их общее дело. Впрочем, у ндрангеты уже был опыт партнерства с колумбийцами, совмещавшими контроль за территорией с регулярными карательными акциями, – принося в течение многих лет калабрийцам немалую выгоду. Потому может статься, что в поддержке нью-йоркского эксперимента со стороны правящей верхушки Марина-ди-Джойоза-Ионики свою роль сыграло и противостояние АУК и “Сетас”, тем более что последние в тот момент еще не успели стать независимым могущественным наркокартелем.
Я ищу фотографии дерева, что растет около храма в Польси. Жаль, что я не рассмотрел его получше, не разглядел, как устроена его верхушка, где заканчиваются ветки. Я приезжал туда со своей охраной и карабинером-калабрийцем, который проводил мне экскурсию. “Эксклюзивный тур по местам ндрангеты”, – так он сказал. Я смог сделать несколько снимков дерева на мобильный, забраться в дупло, побыть там какое-то время, но вскоре нам пришлось двигаться дальше. В этих краях я оказался в качестве особого туриста, в сопровождении гида, который сам обычно попадал туда, только чтобы кого-нибудь арестовать, провести обыск или поискать скрытые под землей тайники. Я не мог устроиться в сторонке и созерцать дерево, как какой-нибудь одержимый поэт в поисках вдохновения. Честно говоря, мне даже в голову это не пришло. За те годы, что я провел со своей охраной, я уже перестал замечать, что мои поступки автоматически подстраиваются под кодекс поведения всей группы. Но это нормально. У каждого из нас есть свои кодексы, не только у военных или членов ндрангеты.
Глядя на фотографию, на которой я прячусь в дупле того дерева, я вспоминаю Санто Шипионе, покинувшего Аспромонте, чтобы стать представителем ндрин в Колумбии. Сейчас он за решеткой, но таких, как он, еще полно в Латинской Америке, Западной Африке, да и кто знает, в каких еще уголках планеты, не отмеченных пока на карте нелегальной торговли. Это жуткие, опасные места, куда переезжают только ради бизнеса. Я не удивился бы, скажи мне Папи Шипионе, что нет никакой разницы между тем, что он делал для Почтенного общества, и тем, на что приходится идти директорам транснациональных корпораций, вынужденным платить АУК, чтобы вести свой бизнес в оптимальных условиях. Это подтвердил и его оптовик Сальваторе Манкусо из тюрьмы в Уорсо. Минимизировать требуется только те риски, которые влияют на бизнес. Личный риск возмещается деньгами. Если тебе не повезло, если ты, к примеру, оказался на нефтеперерабатывающем заводе, когда тот подвергся нападению боевиков-исламистов, и тебя убили, организация всегда найдет кого-то, кто за деньги согласится занять твое место. Бедняги, добавил бы в этот момент Папи, они не могли просто набрать номер и позвонить своему боссу. Ндрангета – это не только организация с головным офисом и отдельными дочерними предприятиями. Это дерево, внешние ветви которого держатся на крепком, надежном стволе.
Бруно Фудули становился все более незаменим для дерева, частью которого никогда не хотел быть. В этом и заключается парадоксальность его истории. Даже Натале Скали вновь призывает его на службу – не то чтобы из принципа поквитаться с Вентричи и Барбьери, не то потому, что понял, насколько Фудули хорош. И раз уж два кума его не беспокоят, то и их марионетка уж точно не вызывает опасений. Так что пока идут своим ходом расследования, Бруно ведет уже даже не двойную, а тройную жизнь. Для калабрийцев он не более чем одна из шестеренок, занимающих свое место в общем механизме. А вот в Колумбии его авторитет в глазах тех, чье мнение имеет значение, не прекращает расти. Теперь он ведет переговоры не только с наркоторговцами, но и напрямую с высшими чинами АУК. Пора уж ему и самому вспомнить колумбийскую присказку насчет умирающих из-за зависти. Он понимает, что детали своих поездок надо держать при себе даже с большей осторожностью, чем он хранит свою тайну. Только карабинерам и магистратам Бруно может – и должен – рассказывать все, не упуская ни одной подробности. Он открывает им целый новый мир. Благодаря ему впервые в Италии, а может и в других странах, мир современной наркоторговли получил такое зримое воплощение. Фудули рассказывает о бойце ФАРК, который живет в джунглях на границе с Эквадором и наведывается в Боготу, чтобы продать кокаин и раздобыть ингредиенты для своих взрывчатых смесей. Описывает одного из членов военизированных формирований, который торгует кокаином от имени АУК и называет себя Рембо. В его рассказах наркодельцы предстают уже не как хозяева Колумбии, а как мелкие предприниматели, бесправные жертвы вымогательства и еще более зависимого положения, чем даже то, в котором находится сейчас сам Бруно. Он вспоминает истории, которые поведал ему по дружбе Рамиро: от его бегства со всей семьей из Кали после того, как господство картеля закончилось, а зверский голод новых захватчиков нельзя было утолить никакими подачками, и до того недавнего момента, когда ему пришлось улепетывать без оглядки от АУК, с которыми не удалось “порешать” насчет управления “кухнями”. “Кухни”, “повар”, “дела”. Непереводимые испанские слова, которые использует Бруно, – cocinas, cocinero, negocio – так и пышут жаром напряженного труда и соперничества, будто средневековая лавка.
