– Офицеров перестреляли… – вторил Алексей девушке. – Тысяча девятьсот девяносто четвёртый год…
– Да, он самый, – подтвердила Кристина. – Август месяц на дворе… Жара…
– Господи… Что со мной? И ты не Кристина Вишневская, в девичестве Хлюстовская?
– Насчёт меня ты почти что угадал. Я – Кристина Хлюстовская, но Вишневской никогда не была. Был такой в нашем роду Вишневский, белый офицер. Женился на моей прабабке. Бежал вместе с ней к староверам от преследования большевиков, там и укрылся. Девочка у них родилась… А прабабка умерла от родильной горячки… В нашем роду об этой давней истории все знают. Вишневский же так у староверов и остался. Что с ним потом стало – никто не знает. Помер наверное…
– Я жив… Не мог я умереть… Дело у меня ещё незаконченное осталось.
И тут Кристина всплеснула руками.
– Я поняла! Ты – Васька Хлюстовский из Старого Тартаса! Давно я тебя не видела, почитай, что с юношеских годов. Ты всё кладом колчаковким интересовался. Пытался его найти! Да один раз чуть в болоте не утонул! Перепугался насмерть. С той поры чудить стал… Слышала я, что крепко горькую пьёшь…
– Я – Алексей Вишневский… – коротко отрезал Старовер. – Бывший офицер армии Сибирской Директории, личный телохранитель адмирала Колчака.
– Ясное дело… – как-то быстро согласилась Кристина. – А я тогда – Анна Каренина.
Старовер недоверчиво посмотрел на девушку.
– Нет, ты не можешь быть Анной Карениной. Я помню, что этот роман написал Лев Николаевич Толстой.
В горницу вошёл Григорий, за ним – участковый.
– Как он? – почти что одновременно спросили мужчины.
Девушка пожала плечами.
– Назвался Алексеем Вишневским, штабс-капитаном, а потом – капитаном армии адмирала Колчака и его личным телохранителем. Видать, с ума рехнулся, бедолага.
– М-да… – Владимир почесал за ухом. – Неудобно как-то получилось… Я не разобравшись ударил его…
Алексей, несмотря на все усилия Кристины заставить его лежать смирно, сел на кровати и с интересом и недоумением взирал на мужчин.
– Сдаётся мне, что это мой троюродный брат Василий Хлюстовский, – высказалась Кристина.
Владимир ударил себя руками по ляжкам.
– Точно! А я-то думаю: кого он мне напоминает! Надобно проехаться в Старый Тартас, его мать проведать. Да поговорить с ней. Коли он – отвезу потом домой.
– Да так вашу через так! В больницу его надобно, к психиатру, – деловито заметил Григорий. – Человек совсем потерялся. Не помнит, кто он есть на самом деле. Слыхал я, что Василий пил по-чёрному. Видать, разумом-то окончательно помутился. Вот и мерещатся белые офицеры с Колчаком.
– Владимир, ты поезжай в Старый Тартас прямо сейчас, – распорядилась Кристина. – Дело важное… Он вообще не помнит, какой сейчас год.
– Бедолага… – посочувствовал Владимир.
И тут Старовер встал с кровати.
– Я не сумасшедший. Вы мне не верите… Николая Хлюстовского помню, а к Василию Хлюстовскому не имею никакого отношения. Я даже не знаю, кто это такой… Просто я долго спал и…
– И…? – Кристина вопросительно воззрилась на Старовера. – Не помнишь, какой сейчас год… – закончила она фразу.
Старовер кивнул.
– Я в замешательстве… Потому, что ещё не помню многого… Но точно знаю: заснул я в 1921 году от рождества Христова.
Кристина и мужчины многозначительно переглянулись.
– Говорю же: к психиатру его надобно отвезти… – наставительно произнёс Григорий.
– Отвезу! – Пообещал Владимир. – Но к матери его всё же проедусь…
Владимир, не откладывая дела «в дальний ящик», отправился в Старый Тартас.
Дом Варвары Хлюстовской стоял на отшибе. Владимир частенько бывал в Старом Тартасе по долгу службы, однако с местными Хлюстовскими не пересекался. Василий, хоть и считался на селе дурачком и пьяницей, был тихим, не буйствовал. И потому хлопот никому, кроме матери не доставлял. Работал он до недавнего времени пастухом, кроме кнута да коров ему ничего больше не доверяли.
Варвара недавно вышла на пенсию, хлопотала по хозяйству. Как говорится: что посеешь, то пожнёшь. И к нынешней деревни после развала колхоза это имело прямое отношение.
Варвара приняла участкового радушно, с пониманием выслушала его.
– Не может Васька в Венгерово ушлёпать. Нечего ему там делать. В лесу он обустроился, ещё с начала лета. Шалаш смастерил, всё ходит клад ищет. Грибы собирает, силки на мелкое зверьё ставит. Да я ему пожрать приношу. Так, что не обессудь. Тот мужик, ваш Старовер, верно очередной кладоискатель. Умом тронулся… Видала я тут такого лет пятнадцать назад. Всё ходил местных стариков про обозы колчаковские расспрашивал…
– И что потом?
– С учителем венгеровским скорифанился Павлом Назаровичем Бобровским, – продолжила Варвара. – Говорят, к староверам они вместе ходили, про клад колчаковский расспрашивали. Да пустое это всё…
– М-да… Знаю, что Бобровский увлекается историей края. И про колчаковский клад он ещё нам в школе рассказывал.
– Так вот этот клад уж который год мой Васька ищет. Чуть через него в болоте не утоп… А голову ему мой дед заморочил. Всё про Николая Хлюстовского рассказывал. Мол, тот прибыл в Спасское с колчаковким обозом и отрядом офицеров. Офицеры якобы погибли, а обозы пропали… Капитан Вишневский их спрятал где-то в лесу.
– Вишневский говорите… – Владимир задумался.
«Странно, а ведь Старовер назвался Алексеем Вишневским, белым офицером… Неужто точно про клад знает? Или документы какие имеет?..» – подумал Владимир.
– Но всё же к Василию меня проводите, – попросил участковый. – Потолковать с ним хочу.
Варвара отвела Владимира к шалашу своего сына. Тот сидел на голой земле с лопатой в обнимку. Рядом стояла початая бутыль самогонки.
– День добрый, Василий! – поприветствовал участковый.
– Угу… – коротко ответил тот и обратился к матери: – Пожрать принесла?
Женщина протянула ему узелок с едой. Василий развязал его и с аппетитом накинулся на домашние оладьи.
Внешне Василий действительно чем-то походил на Старовера: худой, в простой рубахе, бородатый, на шее висел крупный крест.
– Как продвигаются поиски? – участливо поинтересовался Владимир.
– Успешно… – отрезал кладоискатель, поглощая очередной оладий. – Помочь хочешь? Так вот в помощниках не нуждаюсь… Много здесь вас ходит…
Владимир насторожился.
– А кто к тебе приходил, Василий? Чего хотел?
– Бывший учитель истории Павел Назарович Бобровский раза три приходил… Всё картой интересовался, которую я со слов прадеда нарисовал.
Владимир сморгнул.
