Романовский замолчал. Аракелян подошел к нему:
– Может, хватит на сегодня? Сделаем передышку?
– Нет, Сурен Карапетович. Ту страшную ночь забыть нельзя… Я узнал все подробности от генерала, и они… В общем, привезли меня на полуторке в полк…
И снова перед Аракеляном предстали события давно минувших лет, суровых и порой бесчеловечных.
* * *
…Борис сидел в землянке. На плечах солдатская шинель без знаков различия, ноги горели в старых валенках, под бинтами ныло раненое плечо.
Он не мог понять случившегося. Командир полка погиб из-за него? Когда погиб? Ведь были вместе почти до самой посадки! Почему из-за него?
После обеда суд, и он еще раз все расскажет им. Поймут. Поймут и снимут страшное обвинение. В этом он не сомневался ни капельки.
Катя жива! Увидела, оттолкнула конвоира, обняла и, целуя, тихонько причитала: «Боренька, что ж ты наделал!» Лицо ее ободрано, желто от йода, в глазах тоска… Миша Кроткий не подал руки… А потом этот капитан из «смерша»: «Вы арестованы по обвинению в дезертирстве!» Вопросы. Обвинение. Ерунда какая-то…
Как долго тянется время. Пусть. Можно вспоминать. Хотя бы тридцать третий… Ему девять лет, а он по сходням пристани таскает маленькие ящики, добывая «свой» хлеб. Там он впервые увидел верткий самолетик, с ревом пронесшийся над желтым плесом Десны. Он всколыхнул струей спокойные воды, и Борис вспомнил о своем брате – курсанте Качинской авиашколы. Брат стал хорошим летчиком, приезжая в. отпуск, красиво рассказывал о военной службе, дразнил младшенького сказками и легендами о Небе. Борису было семнадцать, когда брат погиб на границе в воздушном бою с фашистами. Тогда отец крепко прижался прокуренными усами к щеке младшего, а мать тайком сунула в карман поддевки образок Георгия Победоносца. Вечером грохочущий товарняк с ранеными увез Бориса в далекий незнакомый Саратов, в планерную школу воздушно-десантных войск…
Часовой загремел щеколдой. В проеме двери выросла его щуплая фигура.
– Выходи!
Борис доплелся до столовой. У входа в палатку второй часовой откинул полог. За столом сидели трое. На петлицах значки юристов. В середине – полковник с добрыми светлыми глазами, около него – майор и капитан.
Бориса поставили перед столом. Вокруг сидели летчики и техники. Две больших раскаленных печки-буржуйки наполняли палатку-столовую зноем. Но жарко было только вверху, на стылом земляном полу, под скамейкой, на которой сидела Катя, дрожал щенок. Он порывался выскочить на середину, где стоял Борис, но один из летчиков хватал его за шерсть и отбрасывал назад. Щенок, не привыкший к такому обращению, скулил.
– Ваше имя, фамилия? – спросил майор.
– Романовский Борис Николаевич.
– Год рождения? Национальность?
– Тысяча девятьсот двадцать пятый. Белорус.
Вошел дежурный по части с красной повязкой на рукаве и обратился к полковнику:
– Вас просит генерал-майор.
– Хорошо. Товарищ майор, заканчивайте предварительный опрос без меня.
Командир дивизии ждал полковника в штабной землянке.
– Я просил повременить, пока не поговорю с членом Военного Совета фронта.
– Поговорили? – спросил полковник.
– Он и командующий на ответственном совещании.
– Когда прибудут?
– Завтра.
– Столько я не могу ждать. Приказано провести суд сегодня. Письменно приказано, товарищ генерал.
– Я мало знаком с вашими порядками, но расследование проведено галопом, как-то странно, в присутствии личного состава ведете суд. А здесь исключительный случай. Сбив командира немецкой эскадры, он заслужил снисхождение!
– Я тоже так думаю, но решает тройка. А потом отдали летчика под суд вы, товарищ генерал, и вспомните свой гнев в каждой строке представления!
– Я только час назад получил подробные сведения о бое, черт возьми! Какой будет приговор?
– В вашей дивизии год назад был прецедент: один летчик перелетел к врагу. Это установлено. Теперь еще преступление, подлежащее наказанию по приказу двести двадцать семь. Суд у вас первый – значит, показательный. Вот поэтому и в присутствии всех. При показательном я имею инструкции избегать, мягко говоря, оправдательных решений. Очень сожалею, но… поймите меня!
– Мягко говоря, это не по чести! Что подумают летчики? Как все нескладно получается! Вы его приговорите?..
– Да!.. Если не будут изменены указания. Но я уверен: высшая мера будет заменена на штрафбат. Оглашенное решение трибунала будет иметь только воспитательную цель.
– Ладно, – тяжело вздохнул Смирнов. – Не смею вас задерживать. Ваше «будет», «будет» меня мало устраивает. Идите.
Полковник продолжал стоять. Потом сказал:
– Он ранен. И если бы не мог отвечать, суд пришлось бы отложить до излечения.
Смирнов, прищурившись, смотрел на полковника, и добрый огонек мелькал в его усталых глазах. Он приказал дежурному по части вызвать врача и сержанта Романову.
– Думаю, мне не обязательно присутствовать при вашем разговоре?
– Да, да, полковник, благодарю!
Председатель трибунала вернулся в палатку и о чем-то поговорил с помощниками. Капитан возражал, спорил шепотом до красноты на землистом круглом лице. Вошли полковой врач и Катя. Врач, совсем не по-военному сложив на животе руки и нервно перебирая пальцами, обратился к председателю:
– Товарищ полковник, я, как представитель медицины, возражаю против суда над человеком, имеющим пулевое ранение в область предплечья.
– Ранение легкое! Сорван всего клочок кожи! Я проверял… – оборвал врача капитан.
– Вы не учитываете общего состояния организма: высокой температуры, физической усталости, психологического надрыва!
– Не волнуйтесь, доктор, – сказал полковник. – Мы принимаем ваш протест. Подсудимый, как вы себя чувствуете? – И он посмотрел в сторону Романовского, которому что-то горячо доказывала Катя.
Легко отстранив девушку, Борис встал:
– Состояние мое нормальное, могу полностью отвечать на любое слово. Я ни в чем не виновен!
– Настоящий мужчина! – возликовал капитан.
– Доктор, вашу устную справку о состоянии подсудимого мы учтем и… продолжим заседание, – тусклым голосом произнес полковник. – Итак, первый вопрос по существу… Садитесь, Романовский. Я сказал, садитесь! Вы знакомы с приказом двести двадцать семь?
– Да.
– Почему нарушили? Борис вскочил:
– Это ошибка!
– Да сядьте же! Почему покинули боевой строй?
– Я получил разрешение ведущего.
– Говорите только правду! Что побудило вас уйти? Желание выдвинуться? Получить награду? – быстро спросил капитан.
