«Первая трещина в твоем авторитете, замполит!» – усмехнулся про себя Донсков.
– Заказывали чай? Пожалуйста… Звонил командир эскадрильи, просил передать, если вы себя хорошо чувствуете, утром можете потренироваться с ним на вертолете. Машина поставлена в наряд на десять ноль-ноль.
– Благодарю… – Донсков поспешно копался в чемодане, разыскивая тапочки. – М-м-м, вы уже официанткой устроились?
– Галина Терентьевна велела послужить знатному постояльцу, я, как ваша соседка по этажу, делаю это с удовольствием. Вы почему не предлагаете мне сесть?.. Я включу настольную лампу для уюта. Можно?
– Пока умоюсь и приведу себя в надлежащий вид, позаботьтесь еще об одном стакане чая.
– Мигом, Владимир Максимович! Газеты сегодняшние принести?
– Неплохо бы, Наташа.
Через несколько минут они пили крепко заваренный чай с карамельками и жевали бутерброды. Наташа была переполнена впечатлениями и тарабанила без умолку:
– Клуб здесь приличный. На уровне районного. Танцуют часто. Люблю! Если музыка хороша. Я забрела туда случайно. Парикмахерскую искала. Открыла дверь в одну из комнат – вижу, человек малюет что-то. Я любопытная. Делаю: к-ха, к-ха, он – ноль внимания. Подошла к нему. На мольберте почти готовая картина. Красотища! Олень в прыжке, на рогах рваный кусок синего облака, под брюхом охряная половинка солнца. От него шерсть у оленя золотистая. Я опять: к-ха, к-ха. Захотелось познакомиться с волшебником. Он, как чугунная глыба, врос в пол и даже голову не поворачивает, пишет. Тогда я его по плечу ладонью тронула. Он и говорит: «Девушка, убирайтесь отсюда вон!» Ведь не смотрел, а определил, кто сбоку стоит. Боковое зрение, значит, развито. Я заметила, что такое зрение сильно развито у художников и летчиков. У этого нахала – тоже. «Не выйду» – говорю, – мне очень нравится!» Медленно так, медленно поворачивается. Уставился невежа, в глаза смотрит пристально, аж мурашки пошли. Повертел кисть с зеленой краской и мазнул мне по носу. Я за зеркальце. Нос зеленый. Краска масляная, платочку не поддается. Тут я ему выдала! Не выражаясь, конечно. Тогда он сует мне пузырек со скипидаром. «Извольте, – говорю, – сами почистить мой нос!» Тут он в первый раз улыбнулся. Я считаю, Владимир Максимович, чем реже человек улыбается, тем он приятнее, так?
– Ну, это уж чисто субъективное восприятие.
– Пусть. Чистить кляксу он не стал. Знаете, этот скипидар неприятный – чих вызывает. Я застеснялась даже. Он говорит: «Если вам нравится моя мазня, постойте тихо и не более пяти минут. Не люблю, – говорит, – когда у меня за спиной пыхтят!» Но я тихо не могу, Владимир Максимович. Узнала, что он клубный художник, заставила его назваться. А через пять минут он меня выгнал, даже не спросив имени. Ужасный невежа!
– Сколько вам лет, извините, Наташа?
– Двадцать один. Скоро будет, – с удовольствием ответила девушка.
– Как звать невежду?
– Николай, и, кажется, Петрович.
– Фамилия? – перестав жевать, быстро спросил Донсков.
– Батурин. Представительный. Лицо как у бога войны!
– Клубный художник, говорите?.. Ну, ну… Понравился, значит? А возраст?
– Средний. Ходит, как топтыгин, вперевалочку. Через час я опять в клуб заглянула – его уж там не было. Потом ходила в лес. Б-рр, там больно уж темно, сыро и холодно. Но воздух! Густой! Жевать можно!
Расправившись с бутербродами, и допив чай, Наташа встала, одернув шелковый халатик.
– Делаю вам ручкой, Владимир Максимович. Спать хочется. До завтра. Раскладушка и постельные принадлежности внизу у вахтерши. Сами принесете или попросить ее?
– Не беспокойтесь, приятных сновидений!
На первом этаже в поставленных друг против друга мягких креслах восседали обе старушки. Неторопливо работая вязальными спицами, вполголоса разговаривали. При появлении Донскова одна, покряхтывая, встала, проводила его в каморку, откуда он вышел, нагруженный тюком и раскладной кроватью. Поднимаясь по лестнице, услышал:
– На шее стоял мушшина-то! Женить надо…
«Успела поделиться, когда ходила за вторым стаканом чая, – сообразил Донсков. – Болтуха!
– Спокойного дежурства, бабушки!
– Шпи, шпи, благодати тебе, шинок! – ласково прошелестело в ответ.
Над самой крышей прогремел вертолет – чей-то экипаж возвращался с задания.
* * *
Прилетел на базу Руссов с авиатехником Галыгой.
Федора Ивановича Руссова по имени-отчеству в эскадрилье называли редко. Чаще – Федей, еще чаще – Крохой – за рост под два метра и медвежью силу. Один из немногих, он был летчиком-универсалом: имел допуск к полетам на всех типах вертолетов, легких самолетах и командовал экипажем единственного в подразделении большого корабля-метеоразведчика. Кроме него скоростной корабль пилотировал только Комаров да иногда старший инспектор управления Воеводин.
Руссов отличался цепкой памятью и любовью к теории полетов, превосходной техникой пилотирования, в двадцать семь лет получил звание летчика первого класса, чего в Аэрофлоте добиться непросто и к сорока годам. И все же, когда в верхах речь заходила о поощрении «личного состава», Руссова забывали. Редко вспоминал даже Комаров, считавший молодого пилота необычайно талантливым. Почему так? – никого не интересовало. Виноват, наверное, был характер Руссова. Затворник. Молчун. «Рабочая лошадка». Он никогда не отказывался от самых простых полетов, которые мог выполнить «зеленый» летчик, не кичился работой в трудных спасательных операциях. Всегда старался сесть в последний ряд и был нем на собраниях. Рядом с ним всегда пристраивался Богунец.
Вот и этот рядовой полет на рудник с бочками спирта на борту Руссов выполнял, уже налетавшись «по горло».
Спустившись по скобам из пилотской кабины, Руссов подождал, когда из фюзеляжной двери выпрыгнет авиатехник Галыга, и сказал ему:
– Я тобой недоволен. Подумай, Степан! – Отвернувшись от остолбеневшего техника, ушел.
Степан Галыга стоял в растерянности несколько минут, проклиная себя за то, что не спросил, чем же недоволен командир вертолета. Тем, что попахивало от него, Галыги, спиртом? Или тем, что на взлете с рудника «взбрехнул двигатель»? Или он догадался?.. Если последнее…
И перед Галыгой отрывочно встала картина происшедшего на руднике.
Круг над рудником.
Сели на пригорке, где посуше, куда указал он, техник.
Пилоты ушли в столовую закусить.
Подошел трактор с прицепом. Двое рабочих и кладовщик.
Кладовщик залез в вертолет считать бочки со спиртом.
За ним, соорудив из досок накат, залезли рабочие.
Вот скатывается первая бочка.
Вторая…
Третья… Всего их двадцать.
Пятнадцатая… Галыга видит, как кладовщик ставит галочку в потрепанную записную книжку.
