– А я бы подошел, Пробкин! – вдруг громко сказал Аракелян и почесал горбатый нос.
Семен вздрогнул и обернулся.
– У нас на Кавказе говорят: действуй по зову сердца, оно редко ошибается, слушайся зова души, обиду держи только на врага!
Аракелян поправил галстук пилоту и, касаясь пальцами зеленых веток лип, пошел к аэровокзалу, провожаемый удивленным взглядом Семена Пробкина.
* * *
Комиссию из Москвы возглавлял генерал-лейтенант Смирнов, низенький полный человек с едва серебрящейся головой и веселыми глазами в тяжелых, словно набухших от многолетней бессонницы веках. Он шел от самолета вместе с Терещенко и, поглаживая пышные приохренные табаком усы, говорил:
– Хорошо-то у вас как! Замечательно! Цветы кто рассаживал?
– Цветовода имеем.
– На должности слесаря? А? На перроне всегда такой порядок?
– Так точно, товарищ генерал! – по-военному ответил Терещенко.
Смирнов хитро покосился на него, будто знал, что субботу и воскресенье половина отряда подметала и чистила территорию, драила полы в пассажирских залах, а командиры всех рангов «авралили» над запущенной документацией.
– Может быть, закусите с дороги? – предложил Терещенко.
– Пойдем сразу к людям, командир.
– Дано указание собраться всем в актовом зале.
– Отставить! Мне армейская система опроса больше по душе.
– Я не служил, товарищ генерал.
– Откуда же «Так точно!»?.. В войну где пребывали?
– Шеф-пилотом на номерном комбинате.
– Тогда сделайте вот так… – Смирнов остановился, вынул из кармана кожаный кисет с трубкой, начал набивать ее табаком. – Соберите рядовых пилотов отдельно, техников отдельно. Остальных – от командира звена до комэска – тоже отдельно. В каждую группу придут члены комиссии. Я побеседую с командирами.
– А руководящий состав отряда? – забеспокоился Терещенко.
– С вами после. Пока замените средних командиров на их рабочих местах. – Смирнов пыхнул дымком. – Да, хороши газоны, особенно вон тот красный ряд.
– Маки.
– А по-моему, гладиолусы?
– Так точно, гладиолусы!
– Вы правы – маки. Без очков не сразу разглядел. Любите цветы?
– Кто их не любит!
– А ведь они наверняка унесли кругленькую сумму из сметы отряда?
Терещенко хотел ответить, что это затея парторга, что цветы посажены вопреки его воле и деньги на них дал профсоюз, но, не сумев до конца понять смысл вопроса генерала, ответил словами Аракеляна:
– Радость для людей тоже входит в смету социализма.
Смирнов широко улыбнулся и пошел искать комнату эскадрильи.
При виде его командиры встали.
– Вольно, товарищи. Здравствуйте!
Он прошел к столу, достал очки и, протирая стекла замшей, близоруко щурясь, рассматривал людей. Взгляд остановился на Романовском. Пухлые веки генерала дрогнули, он торопливо надел очки и подался вперед.
Романовский поднялся со стула.
– Здравия желаю, товарищ генерал!
– Ты?.. Уже здесь?.. Ну-ну, покажись!
Романовский протиснулся между стульями, подошел.
– Не чаял так скоро… Хоть бы письмишко черканул или по телефону. Не нужен старик стал, да?
– Что вы, товарищ генерал, не смел просто… Здесь и Кроткий. Помните Михаила Кроткого?
– Как же! – Смирнов повернулся и увидел встающего Кроткого.
– Не постарел, истребитель, не постарел. Будто законсервировали тебя после войны… Приказываю сегодня вместе с Борисом зайти ко мне в гостиницу. – Он отпустил Романовского и обратился к притихшим командирам: – Простите нас за минутную слабость. Встреча однополчан… Я вот уже солдат в отставке, и много моих соколов перешло в Гражданский флот… Приступим к работе. Цель собрания – выяснить причины аварийности и хронического невыполнения государственного плана отрядом. Без вашей помощи ни одна комиссия даже самого высокого ранга не отыщет истинные корни создавшегося положения. Все, что есть у вас на душе, выкладывайте. Кто начнет?
Долго раскачивались командиры, отвыкшие «выметать сор из избы», но, когда разговорились, остановить их было трудно. Может быть, они не стали бы так откровенны и резки, если бы знали, что аппарат селектора, кем-то включенный, передаст все выступления в уши Терещенко, тихо сидящего в своем кабинете.
– Расскажу вроде бы о пустяке, – услышал Терещенко голос уже пятого командира и определил – это Романовский. – Не можем добиться укрепления щебнем или асфальтом дорожек к вертолетным и самолетным стоянкам. После дождя грунт размокает, и пилоты таскают пуды грязи на резиновых сапогах. Очищаем грязь палочками и лезем в кабину в скользкой мокрой обуви. А если на взлете соскользнет нога с педали? И соскальзывала! Вот микропричина к аварии. Если же такие недоработки, «пустячки» сложить… По плану же наотмашь бьет метеостанция. Где-то на Скандинавском полуострове зарождается циклон, и его туманы могут, понимаете, могут коснуться нашей области. Метеостанция дает нелетный прогноз. Сидим, смотрим на ясное небо. Часы идут, потом выясняется, что циклон не удостоил нас вниманием, да и вероятность ухудшения погоды была ничтожной… Командир отряда считает такие действия метеорологов стимулом к безопасности, а я считаю махровой перестраховкой, стимулом к бездеятельности, равнодушному отношению и к плану, и к пассажирам!
Терещенко поморщился, но аппарат не выключил. Он определил: начал выступать командир эскадрильи Ан-2.
– Сколько раз запаздывали или срывались рейсы из-за плохой уборки пилотских и пассажирских кабин. Бессчетное количество! Машины после полетов не драются, и бывают запахи хуже, чем в сортире! Извините! Пока дождешься мойки – а нам такое счастье выпадает редко, – вылезешь из расписания. Опоздал – пассажиры смотались, извините, на поезд. Вот пустой и шуруешь. Разве можно в таких условиях держать марку Аэрофлота? Во что упирается дело? Ищем так называемые внутренние резервы производства, сокращаем штаты. И в первую очередь мойщиц, уборщиц. А сколько ненужных «помов», «замов», «начей» прикармливается у нашего стола? Вот им бы в руки тряпку! Извините! А ведь и при них еще людишки клеются, деньги получают как техники, инженеры, а сами модельки для парада в закутках строгают. Извините. Начинаешь об этом понастырнее сигнализировать, получается против ветра, извините, и сам мокрый ходишь!
– Стоянки не оборудованы…
– Пора менять формы и методы морального поощрения. Мы должны понять, что только сочетание «рубля и сердца» даст должные результаты. Вот премируем мы людей деньгами, а как вручаем? Распишется товарищ в бухгалтерии – и все. Люди иной раз даже не знают, за что премия. Другого поощрят грамотой, подарком и вместо того, чтобы вручить торжественно при всем коллективе, сунут в руки во время работы, да еще с опозданием месяца на два. Человеку дорога публичная оценка каждого его большого успеха. Любому из нас приятна дельная всенародная похвала, и тогда работать хочется еще лучше! Этого не знает или не хочет знать только бюрократ – душевно черствый человек. Лес регулярно чистят от сухостоя, не пора ли подрезать сучки и у нас?
