– Стыдно говорить… Мне хочется целоваться…
День прошел в общем благополучии, если не считать обычных на Кольском полуострове капризов погоды: неожиданно прикатился с севера ветер. Упругая воздушная волна подхватила парашют Наташи Луговой. Удерживая ее «козлиный» вес, купол начал возноситься. Не снижаясь, девушка летела долго и приземлилась в пяти километрах от аэродрома, откуда ее привез на двухместном вертолете встревоженный Батурин.
И еще случай, который вроде бы порадовал пилотов ОСА: не решился совершить прыжок инспектор Гладиков. Шесть заходов на сброс сделал Ан-2, но инспектор так и не смог подняться с сиденья. Вдобавок на земле его вырвало.
– Как будем жить дальше? – спросил Квадрат, отведя его в сторонку.
– Наверное, мне надо уехать отсюда?
– Завтра я подпишу вам рапорт. Думаю, начальник управления не будет возражать…
Парашют. Прыжок. Несколько дней не сходили эти слова с уст пилотов. Но никто не мог предположить, что к ним придется вернуться очень скоро… И зазвучат они по-другому…
XXIV
Они выполняли «огибающий полет». Иван Воеводин с инструкторского кресла поглядывал на юного монгольского летчика. Нет, не пропал даром труд, и этот последний из его группы пилот с отменной выдержкой и умением маневрирует между сопками, не боится малой высоты.
Можно со спокойной душой отбывать в родные края.
Сколько Воеводин повозился с этими ребятами, пока они овладели машиной и мудреной профессией метеоразведчика. Когда долго не получался какой-нибудь элемент полета, они огорчались до слез, как дети. Но монголы были чертовски самолюбивы, и это помогло. Бывало, до полуночи не дают спать, технический переводчик уже с ног валится, а им растолковывай, рисуй, пиши формулы.
Впереди холм с пологими спусками на запад, за ними должен быть огромный кусок желтых гоби – там аэродром.
«Как там Галя?» – об этом Воеводин вспоминал каждый раз, когда перед посадкой самолета на табло приборной доски загорались зеленые лампочки выпуска шасси. А полетов в Монголии он сделал триста шесть. Сегодня последний – триста седьмой.
Вздрогнул самолет, вытолнул шасси, блеснули зеленые лампочки. «Как там Галя», – на этот раз Воеводин вспомнил о письме, пришедшем вчера.
В письме убийственные слова. Как она их могла написать? Тому, что говорила перед отлетом в Монголию, он не поверил.
Через минуту бреющего полета лайнер-метеоразведчик, взъерошив закрылки, мягко опустился на аэродром.
«Все! – с удовольствием вздохнул Воеводин, отошел от самолета и внимательно посмотрел на него. – Не подвел, бродяга! Жаль, нельзя тебя здесь на чужбине капитально подлечить, да и дома, в эскадрилье, ждут, не дождутся. Пока мы причесывали монгольские гоби да горки, у бортмеханика дочка родилась, у штурмана сын поступил в военное училище. Бортач красивое дэли своей ненаглядной везет, хвастался вчера этим халатом. Я тоже кое-что Гале купил… Зачем она прислала это письмо…»
После письма время для Воеводина потекло медленно, тягуче. Он хотел побыстрее вырваться из его пут. Все, что раньше казалось интересным и значительным, стало раздражать. Но он жестко контролировал себя, и никто из товарищей не замечал, что работа вдруг стала в тягость и мысли его далеко.
Вечером советский экипаж скромно, но торжественно чествовали пилоты монгольского авиаполка. Русские обмывали подарки, врученные хозяевами, холодным кумысом. Самый молодой из питомцев Воеводина оказался хорошим дуучи и, аккомпанируя себе на хуре, спел для советских пилотов магтал – прославление. На отдых ушли пораньше, чтобы набраться сил для нелегкого перелета в Советский Союз.
Улетали не одни: по разрешению своего командования взяли на борт медицинскую сестру и трех монгольских мальчиков. Их больные ноги должен был вылечить знаменитый профессор из города Кургана. Ребята – сироты. Предполагалось, что в России они останутся жить, учиться.
Такое поручение не смутило летчиков. На самолете было свободным кресло второго пилота, бортмеханик согласился лететь в кабине отсутствующего радиста, поэтому места для пассажиров хватало, и Воеводин охотно взялся за доброе дело.
* * *
Воеводин спешил, думая, что отношения с Галиной можно поправить. Самолет оторвался от бетонки рано утром, когда полупрозрачная дымка еще не очистила горизонт и горы под крыльями ровнял белесый призрачный туман.
Вскоре солнце пригрело землю, растопило туман. Турбины втягивая чистый воздух большой высоты, ровно гудели. Нос самолета медленно закрывал хребет Уан-Эйга, правое крыло чертило по озеру Хубсугул.
Медсестра, молодая чернокосая баитка, тихо сидела в большом для нее кресле. Выпуклые скулы девушки как налились с самого взлета румянцем, так и не остывали. Блескучие глаза из-под припухлых век любопытно следили за летчиками, широко распахивались при взгляде на землю. Двое мальчиков, убаюканные монотонной песней турбин, спали на мягких моторных чехлах в широкой трубе, проходящей по всему фюзеляжу от кабины радиста до кабины летчиков. Пятилетний Чаймбол, малыш с постоянно прозрачной капелькой на кончике приплюснутого носа, подогнув ноги в желтых мягких гутулах, примостился на коленях медсестры и с открытым ртом слушал музыку. Она лилась из большого пластмассового колпака, надетого на его голову дядей-летчиком.
– А ну, Чайм, повтори, как называется эта музыкальная шапка? Гермошлем. Ну, говори… гермо-шле-ем.
Мальчик сначала испугался, услышав под колпаком голос Воеводина, потом сморщил от удовольствия пипочку-нос.
– Ерма-шле, ерма-шле, эрма-шле, – с удовольствием тянул он и после каждого слова причмокивал. От большого старания четко выговаривать русское слово и жары в кабине его лобик покрылся каплями пота.
Перелетев границу, Воеводин снизил высоту. Это позволило разгерметизировать кабину, открыть форточку. Ветер загудел в дюралевом переплете окна. Чаймбол стащил с головы шлем, взъерошив на черном глянцеватом затылке волосы, начал потрошить дядин колпак: ковырять пальцем в наушниках, дергать проводку.
При подходе к трассе Москва – Пекин по указанию руководителя перелета самолет занял низший эшелон. Теперь хорошо просматривались горы, и прилипшие к ним тени от облаков. Серая нитка Большого Енисея потянулась под самолет, извиваясь по долине.
– Птичка! – закричал Чаймбол, ткнув пальчиком в направлении правой консоли, где косо скользнул орел.
Еще три горных орла маячили впереди. Самолет быстро сближался с ними.
Обычно птицы уходят с курса, но эти, отметил про себя Воеводин, что-то не торопятся упасть вниз. Их уже можно рассмотреть. Большой орлан и два поменьше. Идут клином. Плотно. Большой будто поддерживает концами крыльев маленьких. Учит летать…
В долю секунды птицы выросли до настоящих размеров. Словно притормаживая, ведущий орлан опустил хвост и, выставив сухие лапы, грудью пошел на переднее стекло кабины. Два других сыпанули в стороны.
