– А я уже начал. Собственно говоря, практически я уже кончил. Остается только один достойный.
– А с двумя ты уже разделался?
– Да. И не скрою от тебя, Корки, в результате я совсем ослабел. Надеюсь, мой радушный хозяин не станет экономить на укрепляющих яствах и напитках, потому что мне требуется восстановить силы. Мой апломб был сокрушен вторым достойным. С первым все было в ажуре. Я увидел, что оборванный субъект стоит возле автомобиля, явно с целью пощекотать девушку за рулем. Ну, я просто подошел, сказал: «Вот вам, любезный», сунул шиллинг ему в лапу и быстро отвернулся, чтобы избежать его благодарностей. Но вот второй!..
Укридж задрожал. Он снял цилиндр Джорджа Таппера и утер лоб тем, что, по моему предположению, было одним из носовых платков Джорджа Таппера.
– Не так гладко?
– Испытание, старый конь, и притом тяжелейшее, которое оставило меня, как я упомянул, сокрушенным. Британская конституция, черт бы ее побрал!
– А?
– А так: сшит колпак, да не по-колпаковски, надо его переколпаковать.
– Ты пьян?
– Нет. Но полицейский считал, что да.
– Какой полицейский?
– Это длинная история.
У меня перед глазами мелькнуло видение Ораса Уонклина, меряющего шагами пол курительной «Старейших Консерваторов» и бормочущего: «Он не грядет», – но я закрыл глаза. Пусть я еще больше опоздаю на свидание, но я не мог никуда уйти, не проникнув в тайну полицейских, британской конституции и колпаков.
– Давай рассказывай, – потребовал я.
Укридж поправил галстук Джорджа Таппера, смахнул пылинку с рукава костюма Джорджа Таппера и внушительно ткнул меня в живот моим зонтиком.
– Корки, – сказал он вдохновенно, – вот какой совет я дал бы любому молодому человеку, вступающему в жизнь. Если ты намерен поддаться порыву, прежде проверь, не стоит ли у тебя за спиной субчик восьми футов в высоту и пропорционально в ширину. Ну а этот был, по-моему, ближе к восьми футам шести дюймам.
– Который?
– Так я же тебе говорю. У почты. Сунув оборванному субъекту его шиллинг, я вспомнил, что мне нужны марки, ну и – вполне в силах позволить себе подобный расход – я направился к почте на углу Стрэнда приобрести парочку-другую. Вхожу и вижу, что от окошечка меня отделяет только обворожительная девушка, принадлежащая, насколько я мог судить, к сословию стенографисток. Она нацелилась приобрести две штуки по два с половиной пенса, и, подобно всем девушкам, устроила из этого настоящий ритуал. Ты или я, когда нами овладевает потребность в марках, входим бодрым шагом, указываем количество, отстегиваем положенное и бодрым шагом удаляемся, но девушкам нравится медлить и превращать процесс в светский раут. А потому, пока я стоял в ожидании, у меня было достаточно времени оглядеться и усечь всевозможные предметы на обочинах. И среди них оказалась сумочка этой девушки, которую она положила рядом с собой на барьер. И эта сумочка меня растрогала, малышок. Такая жалобно-дешевая сумочка, красноречиво повествующая о честной бедности. Как и ее шляпка.
– Не всем нам дано лямзить головные уборы.
– Мое сердце заныло от сочувствия к бедной крошке. Я точно знал, сколько такая девушка зарабатывает в неделю. Какие-нибудь три или четыре фунта, которые ты или я выбрасываем на один обед в «Ритце».
При мысли о том, что Укридж обедает в «Ритце» и платит по счету, у меня сперло дыхание, так что он смог продолжать без вмешательства с моей стороны.
– И я сказал себе: «Вот где я совершу мое второе доброе дело на сегодняшний день». Но на этот раз, Корки, оно не ограничилось бы одним шиллингом. Я собирался обогатить ее на целый фунт.
– Ого!
– Да, ты с полным правом можешь сказать «ого!». Но это же я. Это же Стэнли Укридж. Великодушный, щедрый, не считающийся с расходами, когда им владеет чувство. Трудность заключалась в том…
– Как ей его всучить?
– Вот именно. Нельзя же совать фунты девушкам, которым ты не представлен. То есть вообще-то можно, но в этом заложен повод для недоразумений. Однако мне не пришлось долго размышлять, потому что снаружи раздался внезапный грохот и девушка кинулась посмотреть, чем он вызван, оставив сумочку на барьере. Открыть ее и вложить банкноту было для меня секундным делом, и я уже отступил, чувствуя, что никогда еще не совершал столь благого поступка, как вдруг на мое плечо опустилась тяжелая лапа указанного типчика восьми футов шести дюймов роста. Неведомо для меня он встал в очередь у меня за спиной, и я с одного взгляда понял, что он принадлежит к тем сознательным и активным согражданам, от которых столько неприятностей.
С кратким «Попался!» он вывел меня на улицу. Сопротивление было бесполезным. Его мускулистые руки были тверже железа.
«Это ваша сумочка, мисс? – спросил он у девицы, которая упивалась зрелищем двух столкнувшихся такси. – Я схватил этого субъекта, когда он похищал ее содержимое. Констебль!» – добавил восьмифутовик (плюс шесть дюймов), обращаясь к блюстителю, который председательствовал над сценой дорожного происшествия, и блюститель подошел к нам.
Ну, мне не оставалось ничего, кроме как изложить все факты. Что я и сделал. Мое объяснение было выслушано скептически. Я без труда заметил, что они сочли его неубедительным. К счастью, в эту секунду девушка, которая проверяла содержимое своей сумочки, внезапно взвизгнула и сообщила, что оно пополнилось на фунт, так что моя невиновность была подтверждена.
Однако не моя трезвость. Блюстители не способны постигнуть чистый альтруизм. Когда они ловят кого-то, кто рассовывает фунты по сумочкам совершенно незнакомых людей, им в голову приходит одно-единственное объяснение. К счастью, час был еще ранний, а я приберегал себя к застолью с Орасом Уонклином, когда от меня не потребуется никаких затрат, а потому я с предыдущего вечера алкоголем не подкреплялся, и, когда я по его указанию дыхнул на констебля, он упился лишь ароматом кофе, яиц и жареной грудинки, и мне показалось, что я его ошеломил.
Но эти блюстители так просто не сдаются. Они ведут бой до последнего рубежа. И я был вынужден четко и звонким голосом произнести магические формулы «Британская конституция» и «Сшит колпак, да не по-колпаковски, надо его переколпаковать», а вдобавок пройти по меловой черте, которую провел по тротуару восьмифутовик (плюс шесть дюймов), – с того момента, как девушка установила чистоту моих помыслов, он демонстрировал злобный дух тигра, лишившегося добычи. А для гордого человека, Корки, крайне унизительно декламировать в присутствии огромной толпы, что колпак сшит не по-колпаковски и его надо переколпаковать, а также ходить по меловой черте. Когда наконец-то мне было разрешено отбыть, моя нервная система успела превратиться в фарш, и весь эпизод оставил меня в убеждении, что мое следующее благое деяние, завершающее серию, должно быть простеньким, иначе я обойдусь без него.
Оно оказалось даже проще простого. Он еще не договорил, как навстречу нам прошаркал оборванный индивид, которому не помешало бы побриться. Я увидел, как вспыхнули его глаза, едва они остановились на великолепии укриджского облачения, и он осведомился у Укриджа, не склонен ли он спасти человеческую жизнь. А Укридж ответил, что да, если спасение обойдется в шесть пенсов. Оборванный индивид заверил его, что шести пенсов хватит в избытке, так как ему требуется хлеб. Он объяснил, что уже долгое время хлебца не пробовал и шестипенсовая порция полностью его ублаготворит.
