– Прямо в точку, Дживс! Я поняла! Она так проникнется благодарностью за его смелое поведение, что просто не сможет не пойти нам навстречу с этим романом!
– Так точно, мэм.
– Спасибо, Дживс!
– Не за что, мэм.
– Когда через много лет вы отдадите концы, ваш мозг непременно должен быть заспиртован и сохранен для нации. Потрясающий план, правда, Берти?
Я слушал их беседу, но ничего похожего на тетушкин восторг не испытывал. Я отметил порочность этого плана с самого начала – в той его части, где я должен лежать без чувств. Теперь я обратил их внимание на это обстоятельство.
– Ах это! – сказала тетушка Далия. – Мы все устроим. Я могла бы стукнуть тебя по голове, например… чем, Дживс?
– Молоток для гонга – очевидное решение, мэм.
– Правильно, молотком для гонга. И дело в шляпе!
– Ну что ж, всем спокойной ночи, – сказал я. – Я иду спать.
Она посмотрела на меня с видом тетки, которая не может поверить собственным ушам.
– Ты хочешь сказать, что выходишь из игры?
– Выхожу.
– Подумай как следует, Бертрам Вустер! Поразмысли, каков будет результат. Пройдут месяцы, месяцы и месяцы, а ты даже не понюхаешь кухни Анатоля. Он будет подавать свои Sylphides a la creme d’Ecrevisses и Timbales de Ris de Veau Toulousaines
[6] и все, что угодно, но тебя там не будет с большой ложкой. И это официальное предупреждение!
Я выпрямился во весь рост:
– Мне не страшны ваши угрозы, тетя Далия, они… как там дальше, Дживс?
– Вооружены вы доблестью так крепко, сэр, что все они, как легкий ветер, мимо проносятся…
– Вот именно! Я долго размышлял о проблеме с кухней Анатоля и пришел к выводу, что это палка о двух концах. Его дымящиеся приношения, конечно, восторг, но как насчет избыточного веса? В последний раз, когда я пользовался вашим гостеприимством в течение летних месяцев, я прибавил в талии целый дюйм. Мне лучше воздержаться от стряпни Анатоля. Я не хочу выглядеть как дядя Джордж!
Я имел в виду нынешнего лорда Яксли, видного завсегдатая лондонских клубов, который с каждым годом становится все более видным, особенно если смотреть сбоку.
– Так что, – продолжал я, – как это ни мучительно, я готов попрощаться навеки с вашими Timbales и соответственно отвечаю на ваше предложение стукнуть меня по голове молотком для гонга решительным nolle prosequi!
– Это твое последнее слово?
– Да, – сказал я, и это оказалось действительно так, потому что едва я развернулся, чтобы уйти, как что-то сильно ударило меня по затылку, и я повалился, как падает какой-нибудь патриарх лесов под топором дровосека.
Что за слово вертится у меня в голове? Начинается на «ха». Хаотический, вот оно! Некоторое время после этого впечатления были хаотическими. Первое, что я помню более-менее ясно, – это как я лежу в постели, а рядом со мной раздаются рокочущие звуки. Когда туман рассеялся, я понял – это разговаривает тетушка Далия. Голос у нее весьма звучный. Как я уже упомянул, в свое время она много охотилась, и хотя сам я не охотник, я знаю, что главное в этом деле – чтобы ваш голос был слышен через три пашни и одну рощу.
– Берти, – говорила она, – постарайся сосредоточиться и выслушать меня. У меня такие новости – ты просто запляшешь от восторга!
– Пройдет немало времени, – холодно ответил я, – прежде чем я займусь какими-то чертовыми плясками. Моя голова…
– Да, конечно. Немного пострадала, но носить можно. Однако не будем отвлекаться на посторонние предметы. Я скажу тебе финальный счет! Все наши грязные делишки приписываются банде, возможно, международной, которая в последнее время воровала картины в этих местах. Корнелия Фодергилл, как и предвидел Дживс, до слез восхищена твоим бесстрашным поведением и предоставляет мне права на свой роман на льготных условиях. Ты был прав насчет синей птицы – она поет!
– И моя голова тоже…
– Еще бы! И сердце, как ты говоришь, кровью обливается. Но такие уж настали времена – каждому приходится идти на жертвы. Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц.
– Это вы сами придумали?
– Нет, Дживс. Он это тихо произнес, стоя над твоими останками.
– Ах вот как? Ну, надеюсь, что в будущем… Послушайте, Дживс! – сказал я, когда он вошел с чем-то вроде прохладительного напитка.
– Сэр?
– Насчет яиц и омлетов. Если вы найдете способ исключить с сегодняшнего дня первые и отменить последние, я буду очень вам обязан.
– Слушаюсь, сэр, – сказал славный малый. – Я буду иметь это в виду.
© Перевод. А. Круглов, 2006.
Талисман
На листе кандидатов в члены клуба стояло имя
и Трутни, собравшиеся перед ним, глядели на него с укором. В каждом клубе есть консервативное крыло, с трудом воспринимающее новшества.
– Так нельзя, – выразил их чувства некий Трутень и, обращаясь к входящему собрату, прибавил: – Как тебе это нравится?
– М-да, – сказал Трутень-2, – «Алджернон Обри», будто это взрослый родственник! Но факт остается фактом, это – его сын. Нам не нужны ничтожные младенцы, которые блюют и оглашают мяуканьем окрестности.
– Что за выражения? – вознегодовал еще один Трутень.
– Шекспир, – пояснил Т.-2.
– А, Шекспир! Ясно. Да, – поддержал Трутень-3, – только младенцев нам не хватало.
Собрат (Трутень-4) стал серьезен.
– Этот пригодится, – сказал он. – Без него нам не обойтись. Недавние события показали, что Алджернон Обри – первоклассный талисман, и Бинго подумал, что клубу пригодятся его услуги. Узнав всю историю, я с ним согласился. Этот микроорганизм знает свое дело. В сущности, он – почти человек.
Слова его произвели немалое впечатление, хотя самый крайний консерватор был тверд.
– Хорошо, – сказал он, – но где предел? Какие у нас гарантии, что Бинго не предложит свою бывшую няню, или дядю, или владельца этой детской штуки, ну, Перкиса?
– Не знаю, как насчет няни или дяди, – сказал Трутень-4, – а насчет Хенри Катберта Перкиса можете не беспокоиться. В данное время Бинго не питает к нему нежных чувств. Ему он обязан неслыханными испытаниями. Если бы не мастерство благословенного младенца, он бы не выбрался из компота, который сердито плескался у его колен. Разве такое простишь? Он прямо сказал мне, что наступи Хенри Катберт на банановую шкуру, он воспримет это как праведную кару.
– Что же Перкис сделал?
