– Колька Смурин? – радостно воскликнул Володя. – Ну, как же, конечно, помню! Мы с ним на детской технической станции вместе работаем.
– Вот, вот! Этот самый. Он просил меня передать тебе привет и еще сообщает, что заканчивает динамо-машину. Ему помогает Александр Петрович. А кто такой Александр Петрович – не пишет.
– Так это же дядя Саша, наш инструктор на станции! – с разгоревшимися щеками и сияющими глазами говорил Володя. – Молодец, Колька!
– И еще было письмо от твоего звена в школе. Они все шлют тебе пионерский привет и очень гордятся тобой. Они тебя восстановили в звании вожатого звена, а Митю Козлова выбрали твоим заместителем, пока ты отсутствуешь. Понимаешь, как здорово получилось? – подмигнул Володе Цейтлин.
Володя стал красным, как кумач. Он отлично понимал, что получилось. Когда на поверхности узнали, что он самовольно пробрался в снаряд и осрамил своей недисциплинированностью весь отряд, ребята сняли его с поста вожатого и даже ставили вопрос об его исключении из отряда. Была жаркая дискуссия, и в конце концов решили ограничиться строгим выговором. А теперь все взыскания сняты, и он восстановлен. Володя чуть не задохнулся от волнения.
– Вы… вы передайте… передайте отряду, Илья Борисович… что я всегда… всегда готов!
Больше Володя не в состоянии был проговорить ни слова.
– Ладно, ладно, Володичка, – ласково говорил Цейтлин, – я все передам. Что нового, Никитушка?
– Вступили в залежь нефти. Кажется, очень мощная. Вот будет сюрприз нашим нефтяникам!
– Вот как! Полнейшая неожиданность!
– Что ты, Илья, теперь делаешь?
– Бездельничаю. Стало очень скучно после вашего отъезда. Думаю о новом снаряде, кое с кем переписываюсь и разговариваю по этому поводу. А тут еще… врачи нашли у меня что-то с сердцем и отправляют на Кавказ, на воды. Но я категорически отказываюсь: пока вы не вернетесь, я не желаю никаких отпусков!
– А какие новости наверху?
– Чуть не забыл! Интересная новость. Правительство вчера постановило отпустить Институту гелиотехники пятнадцать миллионов рублей для сооружения в Туркмении и Закавказье первых мощных гелиоустановок. Радость Николая Рощина, как говорится, не поддается описанию. Что ты по этому поводу скажешь?
Мареев задумчиво пожал плечами.
– Да что сказать? Решение, в сущности, правильное, хозяйское. Пока нет железных дорог, ездят по проселочным. Не закрыть же движение по ним в чаянии будущих благ. Пока мы не построим повсюду наших подземных электростанций, придется кустарничать.
Ровно в шестнадцать часов на экране телевизора показалось длинное, чисто выбритое лицо профессора Щетинина, знаменитого московского хирурга.
– Ну-ка, подавайте сюда молодца! – обычным своим бодрым говорком произнес профессор, с любопытством оглядывая сектор каюты, отраженный на экране перед ним. – Посмотрим его…
После сна Брусков чувствовал себя лучше, хотя слабость усилилась. Его подвели к экрану и усадили на стул. Малевская сняла повязку. Брусков приблизил голову к экрану. Профессор вооружился какой-то короткой широкой трубкой с очень выпуклым стеклом внутри.
– Так… так… Немного вправо… влево… так… Гм… включите радиостетоскоп.
Профессор сунул в уши две трубки с проводами и одновременно следил за кардиограммой, которую вычерчивало перо на бумажном вращающемся цилиндре стоявшего рядом кардиографа.
– Обводите стетоскоп вокруг области сердца… Не надо дышать… так… так… Сердце ничего… хорошее сердце. Ну-с… послушаем легкие… Перенесите стетоскоп на спину… так… под правую лопатку… Дышите, еще дышите… так… Выше стетоскоп… ниже… Глубже, глубже дышите… Под левую лопатку… так… Очень хорошо… Ну, все! Ничего, молодой человек, скоро танцевать будете!
Брусков слабо улыбнулся:
– Ну, какие тут танцы, профессор!
Но все в каюте так жаждали утешительных слов профессора, что охотно смеялись его шуткам.
Профессор предложил раз в сутки облучать рану ультрафиолетовыми лучами, объяснил Малевской, как это делать, затем рекомендовал какие-то примочки и мазь.
Сейчас же после ухода профессора Малевская наладила аппаратуру и произвела первое облучение раны Брускова. Брусков уснул крепким, спокойным сном. Настроение в каюте поднялось, все повеселели.
На третий день после визита профессора, когда Мареев занимался с Володей по алгебре, а выздоравливающий Брусков с волчьим аппетитом пил горячий бульон, Малевская собралась взять образцы породы для обычного анализа. Но едва она отвернула кран образцов, как сильная струя газа со свистом вырвалась из него, обдав Малевскую и все вокруг густым слоем влажного песку. Ошеломленная Малевская моментально закрыла кран. Сильный запах нефти заполнил каюту.
– Ого! – воскликнул, вскакивая со стула, Мареев. – Дело принимает серьезный оборот! Неужели здесь действительно могут оказаться большие залежи нефти? Вот это будет находка!
Он сразу оживился и повеселел.
– Перерыв на полчаса, Володя! Организуем сверх программы предметный урок по геологии. Замечательно! Ну, давай, Нина, осторожненько образец.
– Много ли толку будет, Никита, в этой находке? – сказал Брусков. – Глубина-то какая!
– Неизвестно, Мишук, неизвестно, – говорил Мареев. – Давно ли нефтяная скважина в три тысячи метров казалась пределом? Однако такие скважины стали уже обычным делом в нефтяной практике. Сегодня это глубоко, а завтра и сюда наши нефтяники доберутся. Но самое интересное в данном случае то, что здесь вообще оказалась нефть… Обыкновенно нефтеносные пласты, если встречаются в одной местности с каменноугольными, располагаются над ними. А тут наоборот. Правда, такие случаи наблюдались в Пенсильвании, в Северной Америке… Очень интересно… Очень интересно…
Газ с такой силой вгонял образец породы в канал крана, что в нем несколько раз получались пробки.
– Поди-ка сюда, Володя! – позвал Мареев, склонившись над микроскопом. – Смотри в микроскоп. Подвинчивай вот здесь, если плохо видишь… Ну, что? Ясно? Ну, расскажи, что тебе видно?
– Камни какие-то… Это, наверно, песчинки. И между ними жидкость… Густая, как постное масло… А одна песчинка отдельно на кучке других… Мокрая вся…
– Ага! Вот-вот… Ты обрати внимание на это: лежит отдельно и мокрая! Вот тут-то и скрывается главное несчастье нефтяной промышленности. Нефти на земле мало… То есть ее, может быть, и много, да известных, открытых залежей имеется мало. И добывали ее раньше, да и сейчас еще добывают за границей варварски, хищнически – заберут, что дается легко, и бросят скважину, если цены на рынке не оправдывают расходов. Так что мировые запасы нефти все уменьшались. Во всем мире известных запасов в 1935 году было около восьми миллиардов тонн, а в одном СССР – около трех миллиардов. Советский Союз – самая богатая нефтью страна! Но главное затруднение до последних лет состояло в том, что вот – лежит песчинка отдельно, и она вся мокрая…
