– Когда началось заседание?
– В восемь часов утра.
Брусков сел в белое плетеное кресло у письменного стола и, положив на него локоть, закрыл ладонью глаза.
– Что нового, Михаил?
– Пока все благополучно. Схема температурного перепада работает превосходно.
Брусков открыл глаза и с оживлением продолжал:
– Молодец Никита! Его идея применения жидкого водорода великолепна! Я бился до одурения над проблемой создания в глубинах разницы температур между двумя спаями термопары. Я терял надежду, возмущался Никитой, втянувшим меня в эту проклятую проблему, проклинал себя, что поддался соблазну дружбы и очарованию загадки. И вот он только намекнул как-то вскользь, что, может быть, следует доставлять к одному спаю термопары концентрированный холод с поверхности земли… Эта мысль поразила меня. Я чуть с ума не сошел от восторга. Это гениальный человек!.. Это…
– Я не спорю, не спорю… – улыбалась Малевская, ставя динамометр на корку нового образца. – Если бы я была другого мнения, ты меня не видел бы здесь, в его лаборатории.
– Не только ты. А Илья? А десятки других?.. Как странно, Нина! Ведь факт существования в глубинах земли неисчерпаемых запасов энергии давно известен. А к идее практического использования их относились как к идее фантастической. Но вот взялся за нее Никита – и у меня, у тебя, у Цейтлина, у многих других глаза раскрылись. И «фантастика» становится сейчас такой реальной, такой ощутимой…
– Ты забываешь, Михаил, еще одно очень важное, по-моему даже решающее, обстоятельство.
– Какое?
– А то, что у нас, в Союзе, каждая здоровая идея быстро претворяется в действительность. Проект Никиты раскрывает такие волнующие перспективы, что все другое сразу перестало нас увлекать.
– Значит, и солнце, и ветер, и вода теперь окончательно дискредитированы?
– Ну, как сказать?! Лично я, вероятно, не вернусь к ветротехнике, но другие… они, вероятно, будут выжидать результатов нашей экспедиции. Такие люди, как Рощин или Виктор Семенов, даже в случае успеха нашей экспедиции будут продолжать поиски новых видов энергии. И кто знает? Разве есть пределы человеческой изобретательности? Может быть, они в конце концов найдут простые и дешевые способы получения энергии от солнца и океанов. И тогда применение их будет так же целесообразно, как использование нашей подземной теплоты.
Они помолчали. Поднявшись и заглянув в тетрадь Малевской, Брусков спросил:
– Чем ты сейчас занята?
– Проверяю действие различных минерализаторов на горные породы. Эти минерализаторы должны цементировать своды из размельченной горной породы, которые снаряд будет оставлять за собой по мере продвижения в глубь земли. Без этого тяжесть нарастающего столба размельченной породы в конце концов раздавила бы снаряд, из какого бы крепкого металла он ни был сделан… Но сейчас я ловлю себя на том, что моментами ничего не соображаю… А каково там Никите? В комиссии, я знаю, немало противников его проекта. И он один должен выдерживать бой.
– Ну, он там не один сражается…
– Кто сражается? Где сражается? – послышалась скороговорка Цейтлина. Он с трудом протиснулся в дверь. – Безобразие! Это не дверь, а мышиная щель! Это мышеловка какая-то!
Усевшись на стул и широко расставив ноги, он вытирал с лица обильный пот.
– Здравствуйте, ребята! Что слышно? Кончилось заседание?
– Нет еще, Илюша! – ответил Михаил, наблюдая за работой Малевской.
– Это безобразие! Столько времени мучить людей! Не зря говорят, что в комиссию не легко попасть, а еще труднее выйти.
– Зато оттуда легко вылетают, Илюшенька!
– Не все, Михаил, не все! Смотря с каким багажом явишься. А у нашего Никиты… Он выйдет оттуда с высоко поднятой головой.
– Я думаю! – ответил Брусков. – Чего бы стоили все мы, если б дело обстояло иначе… Ты откуда, Илья?
– Да все оттуда – из НИМИ. Третью неделю бь мся над подвижным соединением секций снаряда. Никита хочет придать ему некоторую гибкость, чтобы не быть прикованным к вертикали. Таким образом снаряд получит способность к маневрированию.
– Ну, и что же?
– Приходится вносить кое-какие изменения в первоначальный проект. Гибкость вершины снаряда в проекте разработана очень хорошо, эту часть мы не тронем, а вот способ сочленения и размер секций в теле снаряда придется несколько изменить. Никита уже согласился. Да что-то у нас не клеится с моделью. Архимедов винт, который должен вращаться вокруг тела снаряда и переносить кверху раздробленные буровой коронкой и ножами горные породы, тоже нелегко заставить работать. Правда, на модели в небольших кривизнах он уже работает, но пройдет еще не меньше месяца, пока мы добьемся полного решения задачи.
Опять раздался телефонный звонок. Брусков бросился к аппарату. Но, как это ни странно, тяжеловесный Цейтлин опередил его и перехватил трубку.
– Слушаю… Цейтлин, да… А, Андрей Иванович!.. Что? О Марееве? Ничего… Неужели? Говорите, голубчик, умоляю вас, говорите… что он вам сообщил?
Малевская и Брусков жадно ловили невнятные звуки, доносившиеся из трубки.
– Одну минуточку, Андрей Иванович. Здесь Малевская и Брусков… Андрей Иванович говорит, что ему сейчас звонил секретарь комиссии, его приятель, и передавал ход заседания… Продолжайте, Андрей Иванович… Да… да… ага… два часа длился доклад Никиты?.. Вот здорово!.. Ага!.. так… С успехом? Так… так… Кто? Рощин выступал против? Из Института гелиоэнергетики?.. А-а-а… Так… так… Час говорил? Технические эксперты одобряют? Молодцы!.. Что?.. Вы слышите? Еще восемь ораторов, заключительное слово Никиты и председателя комиссии, голосование резолюций… Бедный Никитушка! Ну и дела!..
Цейтлин опустился в заскрипевшее под ним кресло. Все молчали. Малевская несколько раз пробовала начать работу и снова бросала. Брусков сосредоточенно ходил по комнате. Все трое думали об одном и том же. Ожидание становилось невыносимым.
Наконец раздался осторожный стук в дверь.
– Войдите! – громко сказала Малевская.
На пороге показалась спокойная, корректная фигура Андрея Ивановича Потапова. Он аккуратно закрыл за собой дверь.
– Здравствуйте, друзья мои! – неторопливо говорил он. – Неужели Никита Евсеевич еще не пришел? Мне полчаса назад звонил секретарь комиссии, что заседание кончается. Я и поспешил сюда.
– Как? Значит, уже! Где же он?
– Он, может быть, и не знает, где мы?
– Я это предусмотрел, – сказал Андрей Иванович. – Я просил секретаря передать Никите Евсеевичу, что мы все будем его ждать в лаборатории у Нины Алексеевны. Он обязательно сюда придет. Да вот и он!
Мареев вошел оживленный, счастливый. За прошедшие полгода складки на переносице и у ноздрей стали глубже и резче, взгляд – еще тверже и острее. Было в его лице что-то властное, заставлявшее прислушиваться ко всему, что он скажет. Но улыбка по-прежнему как-то внезапно преображала это смуглое, худощавое лицо, придавая ему неожиданную теплоту и мягкость.
