Тело лейтенанта медленно перевернулось головой вниз и с ярко горящим фонарем, швыряемое винтом из стороны в сторону, стало погружаться в черные глубины.
Вложив иглу в щиток, Горелов еще смотрел вслед расплывающейся в темноте тени своего противника, когда два громовых удара обрушились на него.
Два ярких луча пронизали его шлем, и обе руки оказались схваченными металлическими клещами. Опять испуг, а затем и ужас исказили лицо Горелова, когда он бросил взгляд направо и налево от себя.
И вновь раздался крик изумления и ярости:
– Горелов!!!
Этот крик явственно донесся теперь из неосвещенного сектора восемьдесят восемь в центральный пост управления подлодки. И сейчас же, после короткого молчания, Скворешня и Марат услышали резкую, отрывистую команду капитана:
– Взять его и доставить на подлодку!
– Есть взять и доставить на подлодку! – глухо, сквозь стиснутые зубы ответил Скворешня.
В то же мгновение Горелов рванулся всем корпусом влево, навалившись плечом на Скворешню, и ударом ноги далеко отбросил Марата в сторону. Его правая рука, словно освободившись из паутины, взлетела вверх, и огромный металлический кулак, как молот, обрушился на шлем Скворешни против его лица. Голова Скворешни качнулась в шлеме вперед, ударилась лбом о прозрачный металл, и все завертелось перед глазами гиганта. Рука, однако, продолжала держать руку Горелова, как в тисках. Но одновременно с ударом Горелов, подталкиваемый своим работающим винтом, перевалился вверх ногами через плечо Скворешни и вывернул ему руку назад. От невыносимой боли Скворешня зарычал и со стоном выпустил руку Горелова. Ловкость, казалось, одолела силу…
Едва почувствовав свободу, Горелов сомкнул ноги, выровнял руль и устремился вверх. Это его погубило. Со стиснутым от ужаса сердцем, ничего не сознавая, но чувствуя лишь, что ненавистный враг ускользает, Павлик ринулся вперед. И, прежде чем Горелов мог что-либо сообразить, мальчик крепко уселся у него на плечах, продев назад ноги под его руками, и дал задний ход своему винту. Винт Горелова был сразу парализован, а в следующий момент преодолен более мощным ходом: Горелов вместе с Павликом устремился вниз.
Огромные, страшные, как клещи, руки Горелова поднялись, чтобы схватить ноги Павлика и сбросить его с себя, как пушинку. Но на полпути эти руки были вновь перехвачены Скворешней и Маратом, и вновь тем же маневром Марат был отброшен в сторону и завертелся, как в водовороте, от удара ногой и под действием собственного винта. И вновь взвилась страшная правая рука, но навстречу ей взлетела кверху мощная, как ствол молодого дерева, левая рука Скворешни, чтобы перехватить ее. И опять Горелов перехитрил Скворешню: рука гиганта встретила свободное пространство – руки Горелова скользнула под рукой противника к своему щитку управления. В следующее мгновение она вновь появилась в ярком свете трех скрещивающихся лучей. Зажатая в кулаке, блеснула длинная медная игла на тонком шнуре и, как молния, устремилась, не встречая препятствий, к шву на открытой, незащищенной груди Скворешни…
Раздался пронзительный, полный ужаса крик Павлика:
– Игла!..
Это был первый звук человеческого голоса, вырвавшийся за всю эту полуминутную ужасную борьбу…
Нога Павлика вырвалась из-под плеча Горелова и с силой, которой трудно было ожидать, ударила по руке, и рука отлетела, прежде чем игла успела коснуться шва. Но обратно нога уже не вернулась: одним движением плеча Горелов сбросил с себя потерявшего равновесие мальчика, и тот кубарем, увлекаемый своим винтом, ринулся глубоко вниз, где столкнулся с еще не пришедшим в себя Маратом. Близко, совсем близко возле них, тихо колеблемое струями взволнованной воды, покачивалось закованное в скафандр тело лейтенанта.
– Насмерть, гадюка?! – взревел в неописуемой ярости Скворешня.
Рука Горелова не успела еще вернуться в прежнюю позицию, как в кулаке Скворешни сверкнула такая же игла.
На одно лишь мгновение два грозных противника застыли друг перед другом, один на один, лицом к лицу, как бы высматривая у врага его слабое место.
Глаза Горелова горели бешенством, лицо было восково-бледным, тонкие длинные губы посинели и искривились, словно в странной улыбке, обнажая большие зубы. Он был похож в эту минуту на матерого затравленного волка, решившего дорого и не ожидая пощады продать свою жизнь.
Огромное, круглое, такое всегда добродушное лицо Скворешни как будто сразу осунулось, похудело. Его черты словно окаменели в суровой мужественности, маленькие серые глаза сделались еще меньше и уверенно, спокойно сверлили противника. Казалось, что в последнем крике Скворешни вылилась вся его бешеная ярость и уступила место несгибаемой воле и холодному рассудку: в смертном бою с таким противником можно пустить в ход все средства.
Левая рука Горелова оставалась безнадежно парализованной в правой руке Скворешни, но зато он мог маневрировать свободной правой против левой руки противника, и он считал это своим явным преимуществом.
Прошло лишь одно мгновение, и вдруг грохнули, словно щиты древних рыцарей, металлические локти свободных рук, отражая смертельный выпад иглы. Правая рука Горелова натолкнулась на непреодолимое препятствие, и в тот же миг левая рука Скворешни распрямилась, как лук, и игла воткнулась в незащищенную грудь Горелова. Прикрыть грудь было уже поздно, и Горелов лишь повернулся слегка боком – игла скользнула по его кирасе, минуя роковой шов.
И опять со звоном столкнулись локти, и вновь правая рука Горелова отлетела, как щепка, от левой руки Скворешни. Горелов, казалось, побледнел еще более: преимущество, на которое он, очевидно, так рассчитывал, растаяло, как дым, перед чудовищной силой Скворешни. Страх сжал сердце Горелова словно в предчувствии неотвратимого…
Маленькие серые глаза холодно и уверенно сверлили черные пылающие глаза противника и не пропустили трепещущую тень страха, мелькнувшую в них.
В третий раз столкнулись локти, и рука Горелова отлетела, словно уже заранее готовая к этому, но в глазах его скользнуло что-то неуловимое, словно надежда. Холодные, маленькие, превратившиеся в щелки глаза заметили и это. И, вместо того чтобы вернуться в прежнее положение, рука Скворешни неожиданно обрушилась градом неудержимых преследующих ударов на отброшенную руку Горелова. Она не давала ей найти себе место, загоняя все дальше и дальше назад. Словно прикованный цепью к правой руке Скворешни, Горелов извивался, его свободная рука не находила уже простора, чтобы развернуться. И вдруг рука Скворешни переменила направление, и, прежде чем Горелов понял это, она взвилась над его головой и громовым, сокрушительным ударом, повторяя его же маневр, обрушилась на шлем против лица Горелова. Голова метнулась в шлеме, словно у игрушечного паяца, и в тот же миг кулак Скворешни ударил по туго натянутому проводу вражеской иглы и оборвал его.
Враг был обезоружен. Обе его руки, словно схваченные стальными клещами, были в руках Скворешни. Работавший на десяти десятых винт Скворешни, превозмогая четыре десятых хода Горелова, увлекал теперь их обоих в глубины.
