Монгол не знал, что ответить. Вся нормативная лексика высыпалась из памяти, остался лишь мат.
– …Я должен был оказаться на самой черте и за чертой, перед выбором между жизнью и смертью. И я сделал выбор!
– Какой… нахрен… выбор? – Хусаинов-старший с трудом подбирал слова. – Ты был счастливым ребёнком. У тебя были любящие родители – мы с мамой! У тебя были друзья и учёба. Но ты всё профукал и ушел играться в сталкера.
С минуту Рамиль молчал, потом зашипел:
– Вот видиш-шь! Ты не понимаешь меня и никогда не понимал. А ты задумывался хоть раз, для чего живёшь? Задумывался, что становишься частью тупой биомассы, которая жрёт, срёт и спит.
– Это жизнь! А что тут?
– Тут? Тут вечный выбор. Либо ты слаб и ломаешься, либо пересиливаешь обстоятельства и живёшь дальше.
– Зачем тебе такой выбор? Ради денег? Да, сын, мы никогда не жили богато, но…
– Деньги ни при чём! Хотя… и они мне нужны. Знаешь, что мне сказала Альвина?
– Кто такая Альвина?
Рамиль взбеленился:
– Ты даже не знаешь имени моей девушки! Бывшей, но девушки! Она сказала, что я типичный неудачник, что мужчиной мальчика делает либо война, либо Зона.
Вот оно что. Какая-то глупая малолетка начала вкручивать в мозги парню идею о «рождении мужчины в бою», и Рамиль купился.
– …и она права! – парень едва не визжал. – Война делает из мальчика настоящего воина, выбор. И я стану воином, вот увидишь. Вся эта шелуха исчезнет, останется лишь настоящее.
– Лучше бы ты меня спросил, что делает с людьми война, – хрипло и спокойно отозвался Монгол, – я бы показал тебе следы от пулевых, место, куда мне осколок прилетел. Это мне дала война…
Рамиль молчал.
– Слушай, сын, – попытался разрядить обстановку Хусаинов, – я понимаю, семнадцать лет. Гормоны играют, хочешь понравиться девочке… Хочешь быть в её глазах крутым сталкером, но пройдёт время – и ты станешь жалеть о своём поступке. Мама ждёт дома и волнуется. Я волнуюсь…
– Тогда возвращайся домой и успокой маму. Я не вернусь, пока не разберусь в себе!
Монгол собрался с мыслями и решился произнести то, о чём старался не говорить и не думать:
– Твои друзья мертвы. Мальчик, твой друг, изнасилован отморозками и, кажется, сходит с ума. Я, кочегар из Казани, двадцать минут назад убил четверых. Убил, сынок! Убил, чтобы спасти тебя!
– Дело не в девушке! – выкрикнул Рамиль. – Я хочу стать хоть кем-то!
Кем-то, кем-то… Снова эхо в мозгу, мысли рассыпаются…
– Не надо… Пожалуйста, – зашептал Монгол, чувствуя, как мутант выдёргивает его из этого светлого – несмотря ни на что – светлого воспоминания.
– Хочешь ещё раз увидеть сына? Хочешь, чтобы этот момент продлился?
– Да, хочу…
– Но его не будет! – голос мутанта стал хриплым и злым. – Тогда ты общался с ним как с человеком в последний раз. В последний раз мог с ним поговорить. Но ты ведь многого ему не сказал, верно? О многом не спросил! Упёртый подросток пошел вглубь аномальных земель. Рамилю казалось, что сама Зона ведёт его…
А Монгол плакал. Слёзы солёными горячими ручейками текли по лицу, он вспоминал сына, того, прежнего Рамиля, который разбивал коленки, катаясь на велосипеде, курил с друзьями в подворотне, где и был застигнут отцом. Тот Рамиль был хорошим, добрым мальчиком. У железнодорожной насыпи Рамиль был напуганным, запутавшимся в собственных мечтаниях, но всё же прежним. Когда же спустя два года они встретились вновь…
– Когда вы встретились вновь… – словно вынимая мысль из головы Монгола и продолжая её на ходу, заключил мутант, – он уже дошел до «Скорбящего Камня» и стал Адептом Зоны. Помнишь ту встречу?
– Нет! Я не буду её вспоминать!
– Будешь… Ты вспомнишь…
И вновь перед глазами пляшет разноцветие красок, из безумной, почти врубелевской палитры вырываются отдельные цвета: красный – кровь, зелёный – шумящий лес вдали, белый – бледное лицо Рамиля… Они встретились два года спустя. Отец и сын. Монгол к тому времени окончательно обосновался в Зоне и все свои силы тратил на поиски Рамиля. Но Зона будто прятала парня от отца. Два года на этом мизерном, в сущности, клочке земной плоти он не мог отыскать своего сына, мучился, порывался вернуться к жене, в Казань… С Лией он больше не увиделся. Супруга умерла за два месяца до памятной встречи у Проклятой Топи. Бедная, наивная женщина была уверена, что муж сгинул, уйдя вслед за сыном. Никаких вестей от него не было. Монгол не хотел тревожить супругу по пустякам, а она ждала долгие месяцы.
Однажды в сталкерский лагерь группировки «Пепел», где квартировала группа Монгола – Спрут, Шприц, Медведь и Лич, пришло несколько странного вида людей. Сталкеры-проводники и человек из-за Рубежа.
– Монгол здесь? – спросил гость, едва заметно заикаясь.
Послали за Хусаиновым, и тот, заспанный, с гноящимся шрамом через всё лицо, вышел к прибывшим.
– Здравствуй, старик! – поприветствовал гость.
Монгол бросился навстречу давнему знакомцу, писателю Женьке, они обнялись. Потом они долго сидели в баре «Рентген», Женька рассказывал про свою новую книгу о Зоне.
– Представляешь… – говорил он. – По всем магазинам книга этого Шарова «Зона, как она есть». Замануха такая, что страшно читать. Молодые ребята сотнями в Зону рвутся Я одному психологу этот томик дал почитать, так он говорит, что это чуть ли не программирование нейролингвистическое.
– Ты в это веришь?
– Не верю, но молодняк лезет за Рубеж… Когда я свою книгу написал, у нее тираж был в восемь раз меньше, чем у шаровской…
– И как успехи?
– Ну, как тебе сказать, старик… Либералы клюются, мол, «продолжает тему Новороссии», «русский Крым, русская Зона».
Он вдруг достал из рюкзака потрёпанный номер воронежского журнала «Подъём», пролистал до середины, где между страницами виднелась закладка – конфетный фантик «Коровка», свёрнутый вчетверо.
– Вот, послушай, это Поляков написал. Новое… Анка-пулемётчица отправила в журнал, опубликовали. Конечно, наш великий критик был против того, чтобы стихи с матом публиковали, но…
И принялся читать:
Город Надеждинск, в котором надежды нет.
Грязные улицы. Стаи собак бродячих.
Зона рычит в километре, а на стене,
У пулемёта, дозорный всю ночь маячит.
Вот и слоняюсь, окраину разбудив.
Скалятся псы. Я курю и гляжу на стену.
Кто-то, в хламину, играет блатной мотив.
Кто-то иглой в отупении ищет вену.
Город Надеждинск, в котором надежды – ноль.
Пристань истерзанных, битых, судьбой гонимых.
В стены домов въелась чёрная быль и боль.
«Э, ну-ка, стой, мля!» Иду без ответа мимо.
В правой руке, что в кармане, таится нож —
Лучшее средство от «местных» любого сорта.
Сколько я встретил сегодня испитых рож…
Больше пугают лишь хитрые, злые морды.
Город расплёсканной пены, кровавый срез
Мира, в котором за деньги – хоть в ад готовы.
Вот и торговец, что мне продавал обрез,
«Завтра, – сказал, – подходи, побазарим снова».
Утром отдам, что имею, на блокпосту
И без проблем посайгачу, куда мне нужно.
В спину вояка крикнет: «Пошел в звезду!
Сдохни там, сталкер!» Блокпост захохочет дружно.
Город нелепых мечтаний и громких слов,
Сказанных кем-то в запале (не очень умным).
«Деньги нужны… ради них я на всё готов…
В Зону… а где же ещё взять такую сумму?»
Ночь под фонарным столбом беспокойно спит.
Ждать до рассвета, пожалуй, мне нет резона.
Выпью сейчас привезённый во фляжке спирт,
И никогда… Никогда я не сунусь в Зону!
– Как тебе? – спросил он, когда Монгол довольно хмыкнул.
