Оружие было странным, это оказался вовсе не пороховой «Грач», а переделка под короткие иглы-инъекторы. Что там, в инъекторах – бог весть, но Харитон вряд ли спросонья понял, чем тычут ему в лобешник.
– Слушай меня. Мой сын Рамиль Хусаинов со своими друзьями приходил сюда. С ними был мужик лет тридцати. Сильный, подкачанный, и несколько пацанов. Они приходили к тебе закупаться снарягой и оружием. Что ты им продал? Куда они могли пойти потом? Куда?!
За спиной Монгола замаячил ошалевший от картины допроса Спрут.
– Эй, Спрут! – взвизгнул завидевший сталкера Харитон, – вали его, Спрут!
Сталкер не двинулся с места, будто врос в бетон.
– Да я тебя! – переключился на Хусаинова торговец, – потом порву на…
– Молчать, – зашипел Монгол и ещё плотнее прижал ко лбу Харитона пистолет. – Что они покупали?
– Снарягу, – окончательно проснувшись, толстяк глупо хлопал поросячьими ресницами.
– Какую?
– Ну, что ты хочешь услышать? Что продал самое говённое по самой высокой цене? Да, я продал…
– Почему не сказал, что они были здесь?
– А кто ты такой, чтобы я говорил тебе об этом?
– Я же сказал, что ищу сына!
– Ты мог сказать что угодно! Один татарин ищет другого татарина. Мало ли, кто ты ему…
– Значит, самую плохую снарягу по самой высокой цене.
– Это бизнес, деточка, бизнес, – нагло улыбнулся торговец. Он уже понял, что в руках Монгола не боевое оружие, и пытался переломить ситуацию психологического прессинга.
– Эти пацаны, – Хусаинов рассвирепел, – мертвы!
– Знаю, Штифт мне сказал вчера вечером.
– Мертвы почти все, – словно не слушая Харитона, продолжал Монгол. – Больные мрази избили и изнасиловали мальчика, друга моего сына! Он уже не будет прежним никогда. И лишь Рамиль сумел убежать. Чудом. Только поэтому ты сейчас жив. Окажись он там, среди них, живой или… – он замялся, стиснул зубы. – Но он сбежал. Ты с ним общался, ты всё здесь знаешь. Куда он мог пойти? Ты должен мне сказать, – упирая на «ты», раз за разом повторял Монгол.
– Я… й-я не знаю. Мог пойти к железнодорожной насыпи или в лес, но в лес глупо без оружия. Наверное, к насыпи. Кто-то в лагере должен был ему сказать: «Эй, парень, иди к железно…».
– Понятно… А где насыпь?
– Туда, дальше…
– Слушай меня, – глаза Монгола ещё сильнее сузились. – Ты забудешь всё, что здесь произошло. Спрут и другие ни при чем, они не имеют ко мне никакого отношения. Ты солгал, торговец, и за это расплачиваешься. Понимаешь это?
– Д-да, понимаю.
– Если ты ещё раз что-то подобное выкинешь, пойдешь за мной или решишь мстить этим ребятам, вся Зона, каждый сталкер узнает, какая ты мразь, как ты предаёшь, продаешь говённое оружие, как обманываешь. Это страшнее смерти, согласись?
– Всё-всё, сталкер, ни о чем не скажу, – поспешно затараторил торговец, – только уходи.
– Я уйду, – Монгол опустил пистолет, – но мне нужна снаряга.
– Чего?! – толстяк выдохнул, словно паровоз, готовящийся отправиться в путь, – да как у тебя наглости хватает вообще?..
– Снаряга. Нужна. Мне. Сейчас же. Живо!
Толстяк отстранился, засеменил в соседний зал, как был, в халате и тапочках. Одна тапка слетела с ноги, но Харитон прошлепал по бетону, словно не замечая этого.
– Что тебе нужно из снаряги?
– Калаш семьдесят четвёртый, цинк про запас, рюкзак, еда, аптечки, – Монгол шел следом из комнаты в комнату, проходя между стеллажей с оружием и боеприпасами.
– Ещё детектор аномалий и КПК, – осторожно добавил Спрут.
Торговец с яростью рубанул молодого сталкера острым взглядом.
– Что-то ещё? – поинтересовался Хусаинов у парня.
– Вроде всё… Пистолет у тебя уже есть.
– Кобуру к пистолету и пару гранат.
– Гранат мало, – замотал головой Харитон.
– Вот их и возьму. Ведь всё равно мало. РГД пару штук и «эфку» одну можно.
– Т-так у меня всего по две штуки осталось. Они дорого стоят.
– Беру… Ты не думай, я не обворовываю тебя. Если всё закончится удачно, вернусь сюда с сыном и отдам деньги за всё с процентами. Клянусь честью офицера. Веришь мне?
– А как я могу не верить человеку, который мне к башке приставил пистолет, – ехидно заметил Харитон, – приходится верить.
– Ну, вот и славно. Давай снарягу.
Через пятнадцать минут они были в лагере, и татарин сноровисто облачился в новенький бронекостюм. Сталкер как сталкер, разве что излишне длинные волосы отличали его от типичного обитателя Пятихаток. Те же, кто прожил в Зоне пару месяцев, знают, что справиться со вшами и грязью можно, лишь обкорнав себя по самый череп.
Коротко стриженный, с запавшими щеками, Спрут суетливо семенил за Монголом.
– Ты делаешь плохие вещи… – словно внешняя совесть, напоминал он.
Хусаинов не отвечал. Даже не слушал.
Из лагеря группа вышла спустя час. Спрут в двух словах обрисовал спутникам ситуацию с Харитоном. Медведь и Лич приняли это за шутку, начали посмеиваться, а когда поняли, что приятель говорил серьёзно, принялись с опаской поглядывать на Монгола – не псих ли он. Сама мысль, что кто-то мог отобрать деньги у торговца, казалась невероятной.
– Ты ему ничего не сломал? – бурчал Шприц.
– Да нет пока. Если хочешь, можешь вернуться. Вдруг лагерь остаётся без врача?
– Тут есть кому позаботиться о раненых. Натаскал я одного паренька – Уколом кличут. А ты зря эту кашу заварил. Харитон такого не прощает.
– Я же ему сказал, что верну всё, когда…
– Да не важно, что ты ему сказал. Харитон головёнкой покивал, а через пять минут пустит своих ребят по нашему следу. Ладно, Спрут эти места как свои пять пальцев, знает, но Пятихатки – это ведь не вся Зона. Ты же понимаешь? Тебе нужна будет помощь проводника, если потребуется идти дальше, но ни один проводник не согласится, если Харитон расскажет о твоих фокусах. Некоторые ещё и прикопать вызовутся.
– А что, все поголовно – трусы?
Шприц лишь отмахнулся, а Спрут принялся объяснять, словно малому ребёнку:
– Просто никто не хочет проблем. В Зоне и так на каждом шагу смерть, со спины удара ожидать – та ещё радость. Есть, правда, двое ребят, которые с Харитоном в контрах. Они могут согласиться провести… Правда, один побухивает знатно – синячит так, что порой не поднимешь. А другой – в годах, ему уже за семьдесят.
– Потом это всё, – резко оборвал молодого сталкера Шприц. Он, как показалось Хусаинову, только что взял на себя роль командира группы и лишнюю говорильню решил пресекать на корню.
