– Вычислительные устройства, – ответил инопланетянин. – Если подбирать наиболее близкую для вас аналогию. Они содержат специальную жидкость, которая является программирующей субстанцией для более сложных думающих машин. Но простые расчеты могут выполнять автономно. Мы их также используем для развлечений.
– Для развлечений? – недоуменно переспросил Полюс Фердинатович. – Видите ли, уважаемый, по рассказам наших товарищей, они стали свидетелями, как из подобных… хм… устройств вылезли какие-то ужасные чудовища, с которыми они якобы вступили в схватку. Нам, конечно, не было причин им не поверить, но мы так и не смогли отыскать подтверждений их рассказу…
– Это и была игра, видимо, по неосторожности запущенная вашими товарищами, – сказал инопланетянин. – Субстанция амфор воспроизводит объемные образы чудовищ, с которыми вам надлежит сражаться. Мы когда-то очень увлекались подобными играми.
Полюс Фердинатович, присматриваясь к инопланетянину, ловил себя на странном чувстве, будто лицо его ужасно ему знакомо. Эти глаза, этот взгляд, этот прищур. Но Гансовский никак не мог вспомнить – кого же он ему напоминал. Вполне возможно, что это всего лишь игра воображения, некий психологический эффект, когда в совершенно чуждом, но симпатичном нам существе мы пытаемся отыскать знакомые черты.
И вдруг, в очередной раз передавая трубку гиганту, Полюс Фердинатович внезапно сообразил, что они так и не представились друг другу, не назвали свои имена, выступая в ритуале воскурения трубки первого контакта не столько индивидуумами, сколько представителями двух разных народов, планет, миров, цивилизаций, продуктами двух разных путей эволюционного и исторического развития. Все это хорошо и даже правильно, но кто сказал, что общественное и индивидуальное противоречат друг другу? Отнюдь! Диалектически они друг друга дополняют! Поэтому Полюс Фердинатович встал, церемонно поклонился и представился, четко выговорив не только свои имя, отчество и фамилию, но и перечислив регалии, не хвастовства ради, конечно же, а лишь для того, чтобы продемонстрировать высокий уровень представительства человеческой цивилизации на этой первой встрече, хоть и неназначенной, но долгожданной и весьма важной для всех разумных существ доброй воли.
Гигант выслушал, кивая и вежливо прекратив курить, а когда Полюс Фердинатович закончил представление, немного подумал, опять прищурился и сказал нечто, что прозвучало для академика Гансовского как:
– Первый коммунист.
И только теперь, словно пораженный молнией, Полюс Фердинатович понял, чей взгляд напоминал взгляд инопланетянина. Это казалось еще более невероятным, чем встреча на Марсе! Но, похоже, Красная планета неистощима на сюрпризы – на академика Гансовского смотрели глаза самого человечного из всех людей.
Глава 41
Марш энтузиастов
– Это я, Игорь Рассоховатович, – сказала Зоя. – Я, Зоя.
Она понимала, что у нее почти нет шансов убедить Биленкина, что в теле Царицы Фаэтона находится личность Зои Громовой, равно так же как у Биленкина не имелось никаких шансов даже с лазерным резаком противостоять клеврету, готовому в клочья разорвать маленького человека.
Имитация, вот что она такое в его глазах. Возьмите чудовище, раздробите его на части и вновь составьте в нечто, похожее на человека. Сложенное неряшливо из хитиновых пластин лицо, так что видны трещины и нестыковки. Волосы из жестких хитиновых выростов, больше похожих на оплетку проводов. Крошечный рот, скрывающий внутри жвала из острейших пластин-лезвий. Кошмарная помесь насекомого и человека. Злобная карикатура. Мерзкая фантазия одного из художников из лагеря капитализма, где ценятся подобные пасквили на сущность человека.
– Зоя? – В голосе Биленкина прозвучала нотка узнавания. Ну, хоть что-то. Тонкая ниточка. Очень тонкая ниточка. – Это ты, Зоя?
– Я! В это невозможно поверить, но это я, Игорь Рассоховатович!
– Значит, твое тело… ты… – он силился произнести это слово, но все же не осмелился. – Варшавянский не успел?
– Думаю, что нет… я его не видела… там… перед… – Зоя тоже не произнесла этого слова.
Биленкин бессильно опустил резак, плечи его обвисли, он словно бы оплыл, как догорающая свеча:
– Это моя вина… нужно было довезти его до места, а не отправляться в погоню.
– Он бы мне не помог. – Зоя потянулась погладить Биленкина по плечу, но он отскочил назад, вскинул резак. – Прости, я забываю, как теперь выгляжу.
– Но… как же теперь? Что делать?
– Тебе нужно возвращаться, Игорь Рассоховатович. А мне… мне оставаться здесь и надеяться, что некрополе поглотит меня не так скоро, как ему этого хотелось бы.
Биленкин покачал головой.
– Так надо, – сказала Зоя. – Где наша не пропадала? Уходи, Игорь Рассоховатович, уходи.
Биленкин попятился и пятился до тех пор, пока не уперся спиной в транспортный диск. Не отрывая взгляда от Зои, он вцепился в поручень и залез в гондолу, путаясь в полах дохи и не выпуская резак.
А Зоя… Зоя еле сдерживалась, чтобы не кинуться на него.
И при этом где-то глубоко в душе мучительно рвались нити, связующие ее с Биленкиным, с экипажем, с кораблем, а возможно – и со всем человечеством. Трынь-трынь-трынь. Одна за одной, одна за одной. Зое хотелось ослабить напряжение, которое не могли выдержать эти тончайшие нити, но она полностью находилась во власти черного водоворота, который увлекал все глубже и глубже, как увлекает за собой пловца сильное течение, и как бы тот ни старался выплыть на поверхность, глотнуть воздуха, он не мог преодолеть этой, казалось бы, мягкой, текучей силы.
Не дай ему уйти! Сожри его! Раздери в клочья! Разве ты не чувствуешь?!
Словно подчиняясь этим воплям, что издавало безмозглое тело Царицы, пустая оболочка, вместившая Зою и желавшая окончательно овладеть ею, клеврет делал мелкие шажки вслед за Биленкиным, а тот все еще возился со сбруей, подлаживая ее под себя.
«Ну, что же ты?! – Зое хотелось кричать на Игоря Рассоховатовича. – Разве ты не понимаешь?! Разве ты не видишь?! Быстрее! Быстрее! У тебя нет времени, а у меня – сил! Я чересчур слаба, чтобы противостоять некрополю!»
Но вот Биленкин повис на ремнях нелепой и смешной марионеткой. Зоя поймала его взгляд – прощальный во всех смыслах, и проклятый транспортный диск наконец-то сорвался с места, а она, урча и воя, одним прыжком оказалась там, где он только что стоял, клацая челюстями и брызгая едкой кислотой слюны.
Славный, славный Биленкин, брат-пилот, друг, ты все же успел. Ввел в искушение, но успел избежать того, что Зоя, доведись ей это все же сделать, никогда не простила бы себе.
Тессеракт сиял. Он возвышался перед Зоей и клевретом, значительно увеличившись в размерах, так похожий на символ церковников-мракобесов, на котором, по их сказкам, распяли живого бога. Свет притягивал, звал. Не понимая, что нужно делать, как ответить на исходящий от тессеракта призыв, Зоя сделала к нему шаг, другой, ей наперерез внезапно бросился клеврет, будто почувствовав грозящую ей опасность, вытянул лапы, чтобы схватить, удержать ее, но не успел.
