– Не видно ни зги, – пробормотал Роман Михайлович, пытаясь хоть что-то разглядеть в обзорном окне. Но из-за плотного мельтешения песка окно казалось экраном телевизора, включенным на мертвый канал. На марсианский мертвый канал. – И где тут пеленг? Азимут? Или хотя бы направление?
В некоторой растерянности Варшавянский оглядел приборную доску. Ага, вот оно – круглое окошечко с двигающимся лучом, который высвечивал на зеленой поверхности светящиеся пятна. И мерцающая точка. Пеленг. Держим курс на пеленг. Никуда не сворачивая. Да и куда он мог бы свернуть в этой буре? Что там Биленкин говорил? Опасность столкновения со скалами? Ну, да, где-то там, за пеленой песка, взметенного почти в стратосферу приливным действием Деймоса, возвышается гора марсианских богов – Олимп. Олимп, ощетинившийся от непрошеных гостей многочисленными скалами, которые прорезаются там и тут, больше похожие на острые акульи зубы.
Роман Михайлович вел марсоход сквозь песчаную бурю, старательно объезжая возникающие на экране радара светлые пятна препятствий – скал или всего лишь камней, чтобы затем возвратить машину на курс – на прямую, соединявшую его с мерцающей точкой.
Часть IV
Пространство коммунизма
Глава 37
Безмолвные города
Только из-за своего роста Биленкин не сразу сообразил, что транспортное колесо не предназначено под габариты землян. Оно больше. Гораздо больше.
Вслед за муками управления диском пришли муки совести. И если с первыми Игорь Рассоховатович кое-как, но все же справился, старательно отгоняя от себя даже малейший намек на представление – как же он выглядит со стороны, подвешенный за руки и за ноги в управляющей сбруе, то со вторым он справиться не мог.
Строго говоря, вопрос был один: правильно ли он, Игорь Рассоховатович Биленкин, поступил, оставив на произвол судьбы своего товарища Романа Михайловича Варшавянского? Учитывая, что опыт в управлении марсоходом у доброго доктора Айболита примерно такой же, как у сказочного Айболита в укрощении орлов, а потому Роману Михайловичу придется больше полагаться на добрую волю машины, как его сказочному альтер эго – на добрую волю птиц, уносящих доктора к реке Лимпопо.
Но с другой стороны… ах, как же это хорошо, когда есть другая сторона! У всего есть другая сторона, даже у ноющей за судьбу товарища совести. Он, Биленкин, был вынужден принять решение отправиться в погоню за Царицей, потому что от этого может зависеть судьба человечества. И вполне вероятно, что именно Игорю Рассоховатовичу досталась доля спасти человечество от Уничтожителя.
Гипотетически. Да, гипотетически. Но всякая гипотеза основана на фактах. А факт – вот он, впереди. Катит по колее и не сворачивает. Интересно, заметили они преследование? Кто знает… Как бы то ни было, а упускать их нельзя. Ни в коем случае. И получается, никто, кроме Биленкина, этого сделать не смог бы. Потому что у него, Биленкина, чутье, нюх на машины. Талант, без ложной скромности. Стоит ему увидеть хоть какую сложную машину, и он освоит ее управление без всякой подсказки. Хоть космическим кораблем, хоть шагающим экскаватором. Хоть марсианским диском. Точнее – не марсианским, а фаэтонским. Это сколько же ему лет? Тысячелетий? Сотен тысячелетий? И ничего – катится себе, даже скрип исчез. Вот это техника! Вот это надежность! Можно только восхищаться. И учиться.
Освещение в туннеле отсутствовало. Да и сам туннель нисколько не сужался, как можно было ожидать после того, как станция осталась далеко позади. Его стеклянный, или из чего он там сделан, верх выступал наружу, и внутрь струился свет, скудный, но достаточный, чтобы рассмотреть устройство этой гигантской транспортной системы.
Но вот путь, по которому катилось колесо, изменился. Желоб теперь шел между лежащими странными образованиями, похожими то ли на насекомых, то ли на птиц, с длинными клювами и заостренными брюшками, некоторые торчали вверх, словно собираясь изогнуться и ужалить проносящееся мимо колесо. По бокам от этих устройств из гармошек амортизаторов торчали заостренные железные штыри. Назначение всех этих сложных устройств трудно было себе представить. Возможно, они управляли движением дисков либо снабжали транспортные средства необходимой энергией.
Игорь Рассоховатович попытался посчитать количество желобов, но сбился, тем более они часто разветвлялись, сходились, пересекали друг друга. Кое-где стояли и лежали транспортные диски, подобные тому, на котором ехал Биленкин. Он поначалу боялся, что его диск может столкнуться с таким же стоящим или лежащим, но, видимо, система управления функционировала и направляла движущийся диск по свободным от препятствий желобам. Во всяком случае, Игорь Рассоховатович так и не смог понять – можно ли с помощью ремней свернуть с одного пути на другой. Особенно его беспокоила возможность, что так сделает диск, который он преследует.
Если ты родился и живешь в мире, в котором все создано для людей более крупного, чем ты, размера, то привыкаешь к этому настолько, что твое чувство масштаба ослабляется. Тебя не удивляет, что на обычный стул нужно не садиться, а взбираться. Что обычный стол достает тебе до переносицы, и даже если ты взгромоздишься на стул, то локти на столешницу поставить не сможешь. Это, в общем-то, и хорошо с точки зрения этикета, но не слишком удобно, если тебе предстоит всего-то выхлебать суп или съесть тарелку каши.
И каждый раз обращать внимание на несовпадение своих размеров и размеров мира, что чревато самой черной меланхолией, особенно если тебе все же повезло вырваться за пределы гравитационного колодца, ибо в космосе, несмотря на невесомость или меньшую силу тяжести, проблема Гулливера в стране великанов удесятеряется. И особенно если ты не просто Гулливер-путешественник, всего-то ведущий бортовой журнал, куда вписываешь впечатления об удивительном мире иных масштабов, а, например, прикидываешься, а точнее – делаешь вид, что точно такой же великан, как и все остальные. Только очень маленького роста.
Скорее всего, именно вышеуказанные причины и особенности Игоря Рассоховатовича Биленкина, пилота экстра-класса, и стали результатом того, что он далеко не сразу обратил внимание: мир фаэтонцев – мир великанов и для вполне обычного по своему росту и размеру землянина.
Даже этот диск, в котором он катился вслед за Царицей и ее клевретом, гораздо более велик и для Бориса Сергеевича, окажись он здесь, на месте Биленкина. Что же говорить о самом метро! Его циклопические размеры все больше и больше поражали воображение Игоря Рассоховатовича. Но даже они не смогли подготовить его к тому, что он увидел, когда труба вдруг полностью вышла из марсианских недр и пролегла над тем, что, наверное, являлось марсианским городом. Первым марсианским городом, который видел человек.
Ему показалось, будто опора под диском провалилась, исчезла, разрушенная невообразимым промежутком времени, и диск лишь по инерции продолжает нестись вперед, но сейчас неумолимая сила гравитации сдернет его вниз, туда, где в невозможной глубине раскинулось нечто, чему и слово трудно подобрать.
Город.
