Георгий Николаевич осторожно перехватывал слишком увлекшееся исследованием зерно и возвращал обратно. И хотя теперь он трогал их, держал голыми руками, они не делали ни малейшей попытки впитаться в него, проникнуть в тело. И одного достаточно, ибо он чувствовал себя великолепно. Его мертвое тело вовсе не одеревеневший кусок мяса, а что-то, что и живым назвать – не сказать ничего.
Георгий Николаевич ощутил себя богом.
Он больше не мог усидеть в отсеке и отправился к Зое. В каюте он ее не застал и по-хозяйски расположился в низком кресле, которое про себя называл своим. Койка разобрана. Одеяло свешивается на поелы, подушка измята. Не похоже на офицера Военно-воздушных сил. И чем больше Георгий Николаевич осматривал каюту, тем больше отыскивал в ней беспокоящие признаки ранее несвойственной Зое неряшливости. Разбросанные вещи. Брошенные на пол книги с загнувшимися страницами. В туалете (зашел с проверкой и туда) замызганный умывальник и чем-то попахивает, отнюдь не дезинфекцией и не озоном.
Он уже собирался отправиться искать Зою, но тут дверь распахнулась, и она переступила комингс.
– Вы что тут делаете?
Багряк с ревнивой жадностью смотрел на Зою, с которой, дернуло же его, он поделился толикой пищи богов. Значит, и она тоже? Но в ней не чувствовалось ничего божественного. Наоборот, девушка выглядела так, будто не спала всю ночь, а беспорядок в каюте тоже на это намекал. Пища богов не пошла ей впрок?
– Как себя чувствуешь? – с затаенной опаской спросил Георгий Николаевич.
Зоя подошла к койке, наклонилась, чтобы подобрать угол одеяла, но схватилась за металлический бордюр, села.
– Неважно, – призналась она, и Багряк улыбнулся.
Неважно? Это хорошо. Не всякому сгодится пища богов. Только избранные могут вкушать ее безболезненно и получать от нее силу.
– Отчего так? – поинтересовался он. – Наверное, съела что-то несвежее?
– Да, – сказала Зоя. – Тысячи лет как протухшее. Вы… вы… отравили меня! Мне пришлось идти в лазарет к Диагносту…
– И что? – Багряк насторожился. Диагност – это серьезно. Не хватало еще, чтобы эта дура тут действительно дуба дала. Хлопот не оберешься. А его так вообще в карантин запрут до прибытия на Землю. Особенно если пропустят через тот же Диагност. И обнаружат…
– Ничего, – Зоя покачала головой, но, видимо, даже от этого легкого движения ей стало хуже, и она легла – бочком, прижав руки к животу, подтянув ноги. – Это все вы… вы…
Георгию Николаевичу показалось, что она сейчас заплачет, в нем даже шевельнулось нечто вроде жалости. Он налил в стакан воды и поднес ей.
– Я тоже проглотил зерно, – сказал он. – Но со мной все в полном порядке. Чувствую себя великолепно. Здоров, бодр и свеж. – Багряк засмеялся, но осекся под взглядом Зои. – Я это к тому, что тот… гм… инцидент может и не быть причиной твоего… гм… недомогания. Может, на тебя так Марс влияет? Женское, так сказать…
– С месячными у меня полный порядок, если вы это имеете в виду, – сказала Зоя.
– Ничего, потерпи, – Багряк похлопал ее по ноге. – Только… это… когда Варшавянский вернется, не обращайся к нему, хорошо? А то мало ли что.
– Что? – спросила Зоя.
– Будем как этот… со «Шрама» в холодильнике сидеть, – сказал Георгий Николаевич. И поежился. Представил, как берут его под белы рученьки и запихивают в изолятор, наскоро переделанный из какого-нибудь кормового отсека, в котором зипы штабелями. И поди докажи, что у тебя не «синее бешенство» или не какая-нибудь «марсианская лихорадка», к которой не то что лекарства, а даже диагностики не придумано. Изолировать – это в лучшем случае. А если вообще решат в открытый космос выбросить? Вот он бы, Багряк Георгий Николаевич, окажись на месте командира корабля, выбросил не задумываясь. Ни жалости, ни угрызений совести не испытав. – Хотя вам вдвоем там весело будет. Ты же с ним вась-вась, даже на прогулки по кораблю выводишь… покойничка…
Слаб человек и мелок перед космосом. Ни телом, ни духом не вышел, чтобы завоевать его ледяные бездны. Самое большее, на что способен, – около Земли летать, по Луне топать, да и то с осторожностью. Для космоса нужны такие, как он, Георгий Николаевич, – сверхлюди со сверхспособностями и сверхволей. Которым инфекции нипочем, равно как сомнения и жалость. Нет в космосе такого понятия, как совесть. Только закон всемирного тяготения, а в нем никаких поправочных коэффициентов на доброту, сострадание и энтузиазм не предусмотрено.
Сверхлюди наследуют у сверхлюдей. И то, что Фобос находится в руках этих слабаков, – временное недоразумение, Георгий Николаевич хорошо это видел. Фобос выбрал его. Мертвая цивилизация назначила его своим душеприказчиком. И все, что хранится на Фобосе, таится, дожидаясь своего часа, принадлежит ему по праву. По праву бога.
Багряк оценивающе посмотрел на Зою. Девушка лежала с закрытыми глазами и слегка подрагивала. Он вновь сел в кресло, потер подбородок. Вот оно – его слабое звено. Черт дернул связаться с этими… проходимцами. Вредительство, диверсии, экспедиция должна стать максимально неудачной, провальной, с многочисленными жертвами… О чем там еще толковал тот липовый корреспондент? Даже вспоминать смешно. Игры букашек с таракашками. Отсюда, с марсианского Олимпа, все эти игрища противоборствующих разумов и систем – мышиная возня под полом сверхцивилизации, единственным представителем которой стал он, Багряк Георгий Николаевич.
Багряк?
Георгий?
Николаевич?
Это ли не смешно звучит? Нелепые клички, которыми вынуждена себя идентифицировать неразличимая серая человеческая масса. То ли дело – Зевс! Посейдон! Марс! Мощь. Вот она где – даже в древних именах ее поболее, чем в его собственном имени. Древние знали толк в божествах. Тогда они еще не забыли, что созданы божествами как рабочая скотинка, и как рабочая скотинка получили из рук создателей все готовенькое – металлургию, земледелие, ткачество и животноводство. Да! Все, все! Разве жалкий человеческий умишко способен на что-то иное, кроме как крушить друг другу головы камнями, вместо того чтобы складывать из этих камней пирамиды?
Чтобы осознать всю глубину деградации людей, достаточно взглянуть на экипаж «Красного космоса», казалось бы собравшего лучших из лучших представителей человечества для выполнения великой миссии полета к своим создателям. Один только карлик чего стоит. Представитель человечества… какого? Лилипутского? Бабу в экипаж включили! Вот уж воистину смех, и только. Хорошо хоть одной обошлись, которой он… собственными руками… Волосы на себе рвать от такой необдуманности! Или… Вот ведь она – вся перед ним. Почему бы и не… В конце концов, кто разберет этих истеричек – решила, что подцепила «синее бешенство» и не захотела мучиться, не захотела, чтобы кости как резиновыми стали – хоть в узлы конечности завязывай, не захотела, чтобы лицо распухло и посинело, став неотличимым от других заболевших… Да мало ли…
Зоя вдруг поняла, что ей гораздо лучше. Словно кто-то сдвинул переключатель, и турбуленция в реактивном потоке, от которого истребитель сотрясался, прекратилась, и наступил долгожданный момент перехода на гиперзвук. Момент, когда вдруг ощущаешь себя словно погруженным в вязкое стекло – ни звука, ни вибрации, ни страха. Тишина и покой. Покой и тишина.
