Пару раз пальцы почти соскальзывали с футляра, но Зоя пересиливала себя и бралась крепче. В рубке они водрузили его на столик с космическими картами, по которым Гор прокладывал курс «Красного космоса», отчего штурман недовольно поморщился, а Биленкин сказал:
– Надо было его в кают-компании смотреть, командир. А то порой такое бывает…
– Чем быстрее сделаем, тем быстрее спрячем обратно, – сказал Борис Сергеевич. Он снял с шеи ключик, отомкнул футляр и откинул крышку.
Зоя попятилась – не больно ей хотелось смотреть на то, что внутри, но неожиданно наткнулась на взгляд Гора. Штурман смотрел на нее так… смотрел так… Ну, в общем, так смотрят опытнейшие мастера на ни к чему не приспособленных новичков. Зою это резануло, она пересилила отвращение и подошла к навигационному столику, заглянула внутрь раскрытой коробки.
Ей показалось, что футляр не имеет дна. Будто заглядываешь в бездну, до головокружения, до тошноты, и она затягивает тебя внутрь, столь ощутимо, что поневоле встаешь на цыпочки, наклоняешься вперед сильнее и сильнее, словно хочешь поближе рассмотреть гипнотизирующее сплетение и расплетание тысяч тончайших нитей, которые пронизывают пустоту сложнейшим лабиринтом.
– Не упадите, голубушка, – ее берут под локоток, но она резко стряхивает взявшую ее руку. Ну, конечно же, опять этот ловелас Гор.
– Я вам не голубушка, – говорит Зоя. – И прекратите меня третировать. Я такой же член экипажа, как и вы!
Командир не обращает внимание на их сцепку. Он прикусывает мундштук трубки, облокачивается на столик, смотрит на сплетение нитей в бездонной черноте заг-курсографа.
По граням футляра идут ряды засечек и разноцветные бегунки, которые командир начинает передвигать по непонятной Зое системе. Ей кажется, он делает это наобум. Неудивительно, говорит она про себя, сколько ему лет, нашему командиру? Войну прошел, а значит, давно на пенсию пора, а он все за штурвалом, путь молодым загородил. Наверняка и Зою взял с огромной неохотой, и дружков своих настроил против нее – вон как Гор на нее лыбится. Догадывается, что она ни черта не понимает в этом заг-курсографе – что это такое и для чего. И объяснить никто не хочет. Ни командир, ни Гор, ни даже этот лилипут в кресле первого пилота!
– Записывай, – говорит командир, и Гор вытягивает из кармана кожанки блокнот. – А четыре, Б сорок семь, В шестьдесят два…
Зое отвратителен их заговор молчания. Она здесь лишняя, на этом празднике осведомленности. Ее удел – футляры таскать, проводить инвентаризацию склада, а завтра ей, быть может, полы драить доверят и посуду помыть, если очень повезет. А ведь все это настолько просто, что дряхлым, пронафталиненным космическим волкам и в голову не приходит.
– «Шрам» собирается приблизиться к Фобосу, – насмешливо говорит Зоя. – Это же проще пареной репы.
Командир отрывается от диктовки, смотрит на нее таким взглядом… таким взглядом! О, она прекрасно понимает его взгляд! Куда ей, со свиным рылом летчика-истребителя, в калашный ряд космистов лезть, да еще дурацкие догадки высказывать, на которые они, космистские волки, не способны.
Неожиданно Гор хихикает. Поначалу тихо, себе под нос, но с каждым «хи-хи» громче и громче. Слезы выступают на глазах, приходится снять очки-консервы и вытереть их платочком с заветным вензелем.
– Зачем нам заг-курсограф, командир? – смеется навигатор. – Зачем нам навигатор? Счетная машина? У нас есть пилот Громовая, которая по нюху может проложить курс корабля! А еще и предсказать, куда направится загоризонтник на орбите Марса! Да она просто пифия! Авгур! Нострадамус в юбке!
Гору давно хочется поддеть эту выскочку. И побольнее. И пообиднее. Чтобы поквитаться за тот случай в ГУКИ, когда у него так ничего и не вышло с той секретаршей-глупышкой. А ведь все было на мази! Лунные шоколадки действуют безотказно. Проверено. Но только в том случае, если тебя не толкают под руку. Его же не просто толкнули, его окунули в грязь всей мордой. Именно в грязь. И именно мордой. И кто? Вот эта пигалица! Да будь она хоть отдаленно в его вкусе, он бы показал ей, что значит мешать товарищу Гору устанавливать шефские связи с молоденькими секретаршами. Здравствуй, тело, молодое, незнакомое… И все такое прочее. Но на таких уродин он не позарится.
Командир продолжает дурацкую диктовку. Вот еще один упертый. Какое нам дело до «Шрама»? Наше дело лететь, долететь, высадиться и покорить. Но нет, старичку свербит не только выполнить, но и перевыполнить. Не только долететь, но и перелететь. Хоть они с ним и погодки, а Гор ощущает себя гораздо моложе и, чего скрывать, – более достойным занять командирское кресло. Если бы не его личное дело со всеми отметками о проработках в парткоме, профкоме и прочих женсоветах его морального образа, он бы давно сидел в заветном кресле, а не прозябал штурманом.
– Вводи данные, – приказывает командир до того сухо, словно догадывается, о чем Гор думает.
– Наша зеленушка ткнула пальцем в небо и попала, – презрительно кривит рот Гор, отчего Зоя неожиданно для себя вскипает:
– Не смейте так меня называть! Вы… вы… – Она запинается, пытаясь подобрать слово пообиднее, и тут по наитию вспоминает секретаршу, которую Гор соблазнял лунным шоколадом, старый козел. И она ничтоже сумняшеся выкрикивает ему, кто он, по ее мнению и мнению всех женщин мир, есть такой.
Опешивший навигатор разевает рот, как выброшенная на берег рыба. Но дар речи к нему быстро возвращается:
– Борис Сергеевич, вы слышали? Нет, вы слышали эти инсинуации? Это возмутительно!
Но Борис Сергеевич только усмехается и качает головой. И Зоя мгновенно догадывается, какая кошка между ними – командиром и навигатором – пробежала. Наверняка это мерзкий Гор пытался подсидеть командира. Вон как на кресло командирское каждый раз поглядывает, когда в рубку входит. Разве что слюни не текут. И во время вахты не прочь его занять, хотя по уставу полагается оставаться на своем месте.
И она от души добавляет.
Разъяренный Гор подскакивает к ней петухом, замахивается и отвешивает пощечину. Сильно, хлестко, без всяких скидок на слабость пола.
Зоя картинно хватается за вспыхнувшую щеку. Картинно ахает, еще более картинно охает, но в долгу не остается и отвешивает Гору пинок по голени, от которого тот чуть не валится с ног, но его подхватывает могучая железная рука невесть откуда взявшегося Паганеля. Вторая рука держит Зою подальше от штурмана, не давая отвесить еще один пинок, а лучше применить смертельное бабье оружие – ногтями по морде, хотя и ногтей у нее нет, сострижены под корень, но ничего, не суть.
– Критический рост некрополя, – гудит Паганель, – отмечаю критический рост некрополя. Прямая угроза, улла-улла, прямая угроза, улла-улла…
– Закрывай коробку, командир! – истошно вопит Биленкин.
Глава 17
Торможение в небесах
В расчетах не было допущено ошибок. Корабль не пролетел над атмосферой Марса, а врезался в нее, гася избыточную скорость. Волны жесткой вибрации прокатывались по корпусу «Красного космоса», и казалось, что вот сейчас могучий корабль все же не выдержит, даст слабину, трещины зазмеятся по броне, и корабль рассыплется на миллионы пылающих частиц. Но заостренный корпус продолжал упрямо втискиваться в газовую оболочку планеты, с каждым мгновением разменивая десятки уже излишних километров в секунду гиперболической скорости на жар марсианской атмосферы.
