– Поле коммунизма… – начал было Ярослав, но Роберт вдруг налился кровью, вскочил и закричал, потрясая кулаками:
– Вот только не надо! Не надо все эти ваши пропагандистские сказочки о мифическом поле коммунизма! Нет такого поля! Оно – ваша выдумка! Наша наука никогда не могла его обнаружить. И знаете почему? Потому что его нет! Нет! И этот ваш дурацкий розыгрыш, будто вы отказались от добычи нефти! Какая наглая ложь!
– Почему ложь? – внезапно набралась отваги журналистка «Работницы». – Нефть – концентрат некробиоты, сильнейший источник некрополя. Мы, коммунисты, не можем использовать такое… такое…
– Оставьте, милая. – Роберт успокоился и опустился в кресло. Отхлебнул чая. – Ваши гонения на генетику, кибернетику, или как вы ее там называете? Текто… текото… тьфу, не важно! Этот жуткий Лысенко… Все это доказывает, что никакой советской «Маэстро», и уж тем более коммунистической «Маэстро», науки не существует. Наука универсальна. Опыт, который производится в Бостоне, с теми же результатами может быть повторен хоть в Осло, хоть в Москве. А что это за наука, если ваши пресловутые водяные двигатели у вас работают, а в Нью-Йорке работать отказываются? Что это за ваш управляемый термоядерный реактор, если наши ученые руками разводят – большего бреда и некомпетентности они не видели. Поэтому и вся ваша космистика насквозь архаична. Удивительно, что вы Гагарина успели запустить, да и то – сколько таких безвестных гагариных запускалось до него и не смогло вернуться на Землю?
– Вы лжете, – тихо, еле сдерживая клокочущую ярость, сказала Зоя. – Вы очень зло лжете.
– Большей чепухи я не слышал, – усмехнулся Ярослав, – но к чему вы клоните, господин Хейнлейн?
– Вы отчаянно спешите, хотите попасть на Марс первыми, присвоить себе лавры первых людей на Марсе. Но у вас ничего не получится.
– Вы говорите ерунду, коллега, – сказал Ярослав. – Решение об организации экспедиции принято Советом министров на основании рекомендаций большой группы ученых и специалистов…
– О да! – саркастично воскликнул Роберт. – Однако за несколько месяцев до этого решения было решение вашей Академии наук, что подобный полет является преждевременной и бесполезной тратой ресурсов, которые лучше направить на обогрев чумов в Арктике. А эта ваша группа ученых… не лукавьте, коллега! Решение продавил господин Антипин, этот ваш русский Леонардо, так вы его зовете, кажется? Все дело в престиже, желании успеть первыми, все остальное – лукавство. Кстати, по возвращении на Землю я хочу встретиться с господином Антипиным…
– Он умер, – сказала Зоя. И поставила чайник на столик. Иначе бы швырнула его в лицо Роберта.
Глава 8
Теория заг-астронавтики
Некробиот бесновался, ощутив мучительную близость живых людей, грыз сетку и пытался просунуть сквозь нее распухшие синюшные пальцы.
– Познакомьтесь, господа, – сказал фон Браун, – командир нашего новейшего загоризонтного корабля Джон Доу. За руку здороваться необязательно.
Конгрессмен от штата Айова, круглый толстячок, неуверенно хохотнул, вытянул из кармана полосатых штанов, которые держались на его брюхе не иначе как чудом божьего произволения, платок размером с простыню и промокнул лысину.
– Выглядит голодным, – сказал он. – Вы бы его покормили.
– Голод и некробиот неразделимы, – тихо сказал господин Зет и поправил черную маску, закрывающую лицо, что указывало на принадлежность к высшему руководству Центрального разведывательного управления.
– Горизонт, шмаризонт, – пробурчал генерал Маккарти, представитель Пентагона. – Моя стратегическая авиация раскатает эту вашу мертвецкую за две минуты, дайте только приказ.
Фон Браун криво усмехнулся:
– Однако наши истребители с загоризонтными движителями вы охотно приняли на вооружение. И заг-летчики вас не остановили. Вполне себе смирные ребята отчаянной храбрости, особенно если пообещаешь отдать им на съедение мозги врага.
– Ой, – конгрессмен из Айовы икнул. – Господа, я надеюсь, что все эти сожранные мозги – лишь фигура речи?
– Пора бы вам знать, конгрессмен, хотя бы по статусу, что человеческие мозги – естественный анестетик для некробиота, – холодно сказал господин Зет. – Единственное, что они испытывают, – это боль и голод, голод и боль. Только это и заставляет некробиотов оставаться живыми.
– Пойдемте отсюда, – почти жалобно сказал толстяк. – Здесь воняет гнилью. Эта ваша загоризонтная астронавтика – жуткое дело.
Они вышли из ангара и вновь расселись в электрокаре. Фон Браун устроился рядом с водителем и повернулся к гостям:
– Предлагаю проехаться до стапеля, где собирается экспериментальный образец.
– А пожрать у вас нигде нельзя? – спросил конгрессмен из Айовы.
– Война войной, а жратва по расписанию, – и генерал вновь хлопнул Айка по плечу. – Из вас получится отличный некробиот, конгрессмен.
– Судя по уровню взяток, они там, в Конгрессе, все некробиоты, – сказал господин Зет и аккуратно промокнул струйки пота, что стекали из-под маски.
Электрокар поехал по дорожке мимо приземистых ангаров и решетчатых башен излучателей некрополя, стараясь объезжать многочисленные рытвины, трещины в асфальте, горы гниющего мусора, в которых копались жирные и перепачканные черным маслом чайки.
– Нравится вам у нас? – спросил толстяк, и фон Браун не сразу понял, к кому относится вопрос.
– Очень, – процедил он и закрыл глаза, чтобы только не видеть всю эту разруху, которую терпеть не могли пригоняемые на общественные работы отряды негров и латиносов.
Эх, как хорошо было в Пенемюнде. Никакого мусора. Никаких чаек. Никаких негров. Орднунг. Истинный тевтонский орднунг. Даже ряды А-4 и А-5, раскрашенные в аккуратную шашечку, выстроены во все том же шахматном порядке на бескрайнем, неохватном стартовом поле. Вундерваффе. Чудо-оружие. Оружие возмездия. Даже смешно вспоминать все эти их игрища с реактивными двигателями в самом начале войны. Бесконечные заправочные трубы, покрытые изморозью, закачивающие жидкий водород в необъятные брюшины А-2, от которого у тех нередко случалось несварение, и при зажигании они либо вспыхивали, как свечи, либо, тяжело приподнявшись над стартовым полем, кренились и обрушивались вниз, морем огня сметая стоящие рядом пузатые бочонки еще не заправленных ракет.
– Герр фон Браун, – сказал однажды фюрер во время визита в Пенемюнде, – мне кажется, вы делаете что-то неправильно. Я всегда верил в ракетную технику. Но ракеты должны летать, бомбы – падать и взрываться. А лучшие немецкие ученые – непрестанно думать о том, чтобы не было наоборот. Настоятельно рекомендую вам подумать, герр фон Браун. Настоятельно.
И фон Браун подумал. Крепко подумал. Потому как и его самого не удовлетворяла вся эта баллистика. Через несколько дней группа физиков под руководством Гейзенберга наконец-то взорвала в Пархимской лаборатории первый прототип ядерного котла, а последующая обработка данных обнаружила то, что впоследствии и назвали некрополем, что и открыло путь для разработки загоризонтных двигателей. И тогда на свет появилась А-4, еще спроектированная под обычные заряды, а через год – А-5, которой предстояло нести на борту ядерный котел.
