— Черт с вами. Упаду в обморок. Но только ненадолго.
— На десять минут согласен? — просиял Пашков.
— Согласен, — кивнул Ахметов.
— Тогда сделаем так, — уже родился в изобретательной Лешкиной голове новый вариант. — Входим в класс. Извиняемся. Роман, конечно, сперва поворчит, а потом скажет, чтобы мы садились. Тут Марат падает…
— Только на десять минут, — вновь уточнил Ахметов.
— Нет, — возразил Лешка. — Упадешь ты на все двадцать. Первые десять минут будешь как бы в обмороке. А после очнешься и еще десять минут простонешь. Ну, будто тебе очень больно.
Марат с ответом не торопился.
— Соглашайся, — насели на него остальные. — Отличный ведь план.
— Ладно, — с неохотою сдался Ахметов.
— Тогда вперед! — воскликнул Женька.
Тут перед ребятами встала другая проблема: как затащить тяжелого Марата на четвертый этаж.
— Способ один, — сказал Лешка. — Делаем руки замочком. Маратка садится, как в кресло, и мы таким Макаром по очереди его тащим.
Так друзья и поступили. Тащить оказалось тяжело. Женька даже высказал предположение, что, видимо, Марату на ногу наложили не гипс, а какой-то железобетон- Ахметов на это возразил, что гипс ни при чем. Всему виной его, Ахметова, мышечная масса, над созданием которой он начал работать еще в первом классе. Боря Савушкин имел по этому поводу особое мнение. Мол, когда у человека травма, он почему-то всегда становится тяжелее, чем обычно.
Как бы там ни было, но, достигнув двери родного десятого «Б», ребята чувствовали себя на последнем издыхании.
— Ну, чего? Вносим? — прошептал Пашков. Из-за двери кто-то монотонно вещал.
— Небось «Головлевых» отвечает, — сказала Катя. Но Лешка уже скомандовал:
— Вперед!
Женька распахнул дверь. Остальные втащили Марата. Огромный грузный Роман Иванович восседал за столом. У доски переминался с ноги на ногу Вовка Боч-карев — верная «шестерка» Вадика Богданова. По его виду легко было понять, что он не слишком хорошо себя чувствует в обществе «Господ Головлевых». Ребят охватило запоздалое сожаление. Бочкарев не стоил того, чтобы его спасать.
— А ну, погодите, — прошептал Марат. — Пускай сперва Бочкарев свою пару получит. Ради такого гада…
— Почему на урок опаздываете? — прогудел зычным басом Роман Иванович. — Где вас носило?
— Не нас носило, а мы Марата носили! — размахивая во все стороны костылем, заорал долговязый Женька. — Вот! У него нога!
Впереди стоящие расступились. Взорам литератора предстал Марат, восседающий на сцепленных руках Олега и Борьки Савушкина. Загипсованная нога была гордо выставлена вперед.
— Что это еще с тобой случилось? — прогудел Роман.
— Упал. На боксе! — едва не задев литератора костылем, отозвался Женька.
Класс с большим удивлением взирал на Марата.
— Ставим! — скомандовал Пашков.
— Не буду я падать, — вдруг прошептал Марат.
— Я понимаю, что у него травма, — с возмущением поглядел на вновь прибывших Роман Иванович. — Но, по-моему, это еще не повод для опоздания на двадцать пять минут.
— Падай, Марат! — прошептал Лешка. — Не усугубляй ситуацию!
— Я вас спрашиваю, почему вы так долго не являлись на урок? — повторил Роман Иванович.
Судя по цвету, который приняла его обрамленная седыми кудрями лысина, положение становилось взрывоопасным.
— Говорю тебе, надо падать, — склонился Пашков к уху Марата.
— Не буду я Бочкарева спасать, — уперся тот. — Пусть сперва Роман пару ему влепит, а после упаду.
Тем временем Женька, продолжая размахивать во все стороны костылем, втолковывал учителю, как трудно было тащить Ахметова по лестнице. Роман Иванович, уворачиваясь от костыля, гудел:
— Подъем Ахметова на четвертый этаж — еще не аргумент, чтобы почти половина класса являлась к середине урока.
Пашков понял, что промедление смерти подобно. И так как ему совершенно не улыбалось сдавать Роману индивидуальный зачет по всему творчеству Салтыкова-Щедрина, он, еще раз прошипев: «Сколько тебе повторять? Падай!» — толкнул Марата. Тот упал. Класс прорезал истошный вопль. Так кричит в джунглях смертельно раненный зверь.
Глава III
Бедный Марат и другие
— И чего ты орешь? — склонился Пашков над Маратом. — Совсем память отшибло? Тебе сейчас полагается быть в глубоком обмороке. А орать начинай через десять минут.
— А-a — не внял его доводам Ахметов. Вцепившись двумя руками в здоровую ногу, он, не переставая, вопил.
— Вот видишь, и ногу перепутал, — продолжал его наставлять Пашков. — У тебя совершенно другая сломана. Которая в гипсе. За нее и хватайся, если уж тебе сразу базар поднимать приспичило.
— Теперь уже и эта! — огласила класс новая порция ахметовских стонов.
— Как эта? Почему эта? — вытаращился Лешка.
— Ахметов! Что с тобой? — не на шутку встревожившись, пожилой литератор выскочил из-за стола и склонился над Маратом.
— Нога! — проорал тот. — Вызывайте «Скорую»!
«Классно притворяется, — отметил про себя Пашков. — Только жаль, все перепутал. Но орет хорошо. Вон как Роман засуетился».
Решив усилить драматизм ситуации, Лешка укоряюще посмотрел на литератора:
— Видите, Роман Иванович. Теперь всем ясно, почему мы на ваш урок опоздали. Без нашей помощи Марат давно бы упал. Представляете, если бы это случилось на лестнице?
— На лестнице, вероятно, было бы еще хуже, — смущенно пробасил Роман Иванович. — Ну, Ахметов, — схватился он за свободную от гипса ногу Марата. — Скажи, где у тебя болит?
Ахметов дернулся и взвыл пуще прежнего:
— Везде у меня болит.
— Плохо дело, — поднялся с корточек литератор. — Боюсь, Ахметов у нас вторую ногу сломал.
— Точно, сломал! — с уверенным видом произнес Женька. — Маратка у нас такой. Он может.
Компания с Большой Спасской переглянулась. Все они не меньше, чем Пашков, восхищались представлением, которое закатил Ахметов. Похоже, у него проявился настоящий актерский талант.
— Елки-палки! — словно бы прочитав их мысли, подстреленным тигром взревел Марат. — Чего ж я теперь буду делать с двумя сломанными ногами?
— Успокойся, — подыграл ему Пашков. — Мы — твои друзья. И в беде тебя не оставим.
Марат неожиданно перестал корчиться и стонать. Смерив Лешку мутным взглядом, он прохрипел:
— Савушкин, ты меня только подними. А Пашкову я сам врежу.
— Ахметов! — всегда стоял за справедливость Роман Иванович. — Я, конечно, понимаю, что тебе больно. Но на Пашкова ты нападаешь зря. Он тебе помогал. А свалился ты сам, без чьей-либо посторонней помощи.
