Вот только те самые качества, столь притягательные в юной девушке на выданье, сильно раздражали лорда Денвилла в жене. Граф вознамерился искоренить их. Все его старания на поверку оказались тщетными и лишь вызывали страх женщины впасть в еще бóльшую немилость своего супруга. Графиня оставалась все тем же беззаботным, очаровательным созданием, в которое он когда-то влюбился. Она души не чаяла в своих сыновьях и всячески скрывала последствия их неразумных, опрометчивых поступков. Сыновья в свою очередь горячо любили ее. Неспособные разглядеть под непреклонностью отца подлинную, хотя и тщательно скрываемую любовь, они еще в раннем детстве приняли сторону матери. Она играла, смеялась, горевала вместе с ними, прощала их невинные проказы и помогала им, если с мальчиками случались разные неприятности. Сыновья не замечали ее недостатков. Возмужав, они защищали маменьку от нападок сурового супруга.
Мистера Фенкота не удивило наличие у графини долгов. Тем более он не был шокирован.
– Совсем плохо, маменька? – спросил Кит. – Сколько?
– Я не знаю. Дорогой! Как можно запомнить, сколько и у кого занимаешь год за годом?
Слова ее светлости немного удивили его.
– Год за годом… Но, маменька! Три года назад вам пришлось открыться папе насчет своего тяжелого материального положения… Три года назад, если я не ошибаюсь… Тогда он выяснил общую сумму ваших долгов и пообещал, что все будет уплачено…
– Да, так оно и было, – подтвердила миледи. – Беда в том, что я рассказала ему не обо всем. Я не помнила, а если бы даже и помнила, то все равно не открылась бы. Не могу объяснить тебе это, Кит. Если хочешь сказать, что мне следовало поступить иначе, лучше молчи. Я смалодушничала. Сама понимаю. Только когда Адлстроп записал все, что я сказала…
– Что? – воскликнул молодой человек. – Он присутствовал при объяснениях?
– Да. Твой отец всецело доверял ему. Адлстроп всегда стоял на страже его интересов.
– Довольно странно со стороны человека, столь привязанного к условностям этикета, – сверкнув глазами, произнес молодой человек, – позволить поверенному присутствовать при таком разговоре… это…
– Мне самой было неловко, но, полагаю, графу пришлось так поступить. Адлстроп все же ведет дела нашей семьи и прекрасно осведомлен о том, какой доход могут принести поместья.
– Адлстроп – порядочный человек и блюдет интересы нашей семьи, в этом я не сомневаюсь, вот только он тот еще сквалыга. Отцу следовало подумать об этом! Хоть один фартинг истрать попусту – он всегда вел себя так, словно мы все вот-вот отправимся с торбами по миру.
– Эвелин говорит то же самое, – согласилась маменька. – Быть может, я бы все рассказала папе, если бы он не пригласил Адлстропа… Я вообще плохо понимала тогда, что происходит… Право же, я ничего от него преднамеренно не скрывала… У меня есть свои маленькие слабости, но я не желаю вводить тебя в заблуждение, Кит. Не думаю, будто смогла бы полностью быть откровенной с твоим отцом. Ты сам помнишь, что бывало всякий раз, когда он на кого-то сильно сердился… Если бы я только знала, что мои долги лягут на плечи Эвелина, то, пожалуй, собралась бы с духом и все рассказала бы графу, все, что я помнила…
– Если бы вы знали, к чему это приведет, – продолжал гнуть свою линию Кит.
– Да… а еще – ежели решилась бы вверить все мои дела Адлстропу.
– Господи! Это должно было оставаться между вами и графом. Но я не вижу никаких причин для уныния. То, что ваши долги теперь будет оплачивать Эвелин, не кажется мне особо досадной неприятностью. Брат всегда принимал живейшее участие в вашей жизни. Какая разница, кто оплатит долги – он либо наш отец?
– Ошибаешься, – возразила маменька. – Большая разница. Эвелин не в состоянии платить.
– Чепуха! – воскликнул сын. – Брат столь же расточителен, как вы, маменька, но я ни за что на свете не поверю, будто за год он умудрился промотать все наследство. Это немыслимо!
– Конечно же нет! Он не смог бы, даже если бы захотел… Нет, твой брат не таков, вот только отец считал Эвелина несколько… легкомысленным. Если бы не считал, он ни за что на такое не пошел бы. Кит! Должна сказать тебе: я полагаю, подобное очень несправедливо со стороны папы. Он оставил наши дела в весьма подвешенном состоянии, убедив твоего дядю Генри в том, что Эвелин столь же легкомысленный, как и я. Хорошо еще, что граф не был осведомлен о двух самых скандальных переделках в жизни твоего брата. Слава богу, ты вытащил Эвелина из ловушки, в которую мальчика заманила эта ужасная гарпия, вонзившая в него свои когти вскоре после того, как вы вернулись из Оксфорда. Как тебе удалось это? Хотелось бы мне знать. А я вынуждена была оплатить картежные долги сына, когда его затащили в какой-то притон в Пэлл-Мэлл. Он был тогда слишком зеленым, чтобы отдавать отчет своим поступкам. Я продала мое бриллиантовое колье, и граф ничего не узнал об этом. С какой стати ему в таком случае говорить твоему дяде…
– Продала? – прервал ее Кит, содрогнувшись всем телом.
Матушка лучезарно улыбнулась в ответ.
– Конечно, я распорядилась сделать мне точно такое. Не настолько я наивна, чтобы не подумать об этом. Какая разница – фальшивые бриллианты или нет? Главное – колье как две капли воды похоже на настоящее. Мой сын оказался в беде, вот я его и выручила.
– Но ведь это фамильная драгоценность!
– Понятия не имею, почему носятся с этими самыми фамильными драгоценностями, – простодушно изрекла ее светлость. – Если ты хочешь сказать, что колье по праву принадлежит Эвелину, то я это прекрасно знаю. Какая польза от подобной безделушки для бедного мальчика, если все, что ему было тогда нужно, – раздобыть где-то денег для оплаты картежных долгов? Потом я рассказала обо всем Эвелину. Он не возражал.
– А как насчет его наследников? – поинтересовался Кит.
– Глупости! Как его сын может быть чем-то недоволен, если он ничего не будет знать об этом?
– А что с другими фамильными драгоценностями, вы их тоже продали? – спросил молодой человек, глядя на мать с невольным изумлением и страхом.
– Пожалуй, нет… Но у меня плохая память. В любом случае это пустое, ибо что сделано, то сделано. К тому же у меня есть более важные дела, чем отвратительные фамильные драгоценности, и об этих делах мне и следует беспокоиться. Дорогой, умоляю тебя, не будь легкомысленным!
– Я и не думаю быть легкомысленным, – тихо ответил сын.
– В таком случае не задавай мне глупых вопросов о фамильных драгоценностях и не говори вздор, будто для Эвелина заплатить мои долги столь же легко, как для вашего папы. Ты должен был прочитать это ужасное завещание. Бедный Эвелин не более властен распоряжаться состоянием папы, нежели ты. Все оставлено на усмотрение вашего дяди Генри.
Кит нахмурился.
– Помнится, папа придумал что-то наподобие попечительства, но, полагаю, оно не распространяется на доходы с недвижимости. Дядя не имеет права ни распоряжаться этими средствами, ни подвергать сомнению расходы брата. Насколько я знаю, Эвелину запрещено без согласия дяди тратить свой основной капитал до достижения тридцатилетнего возраста. Раньше срока возможно, но лишь в том случае, если дядя Генри сочтет, что его племянник перерос свое… легкомыслие. Не обижайтесь на меня, маменька. Тогда попечительству придет конец и брат станет полновластным владельцем папиного наследства. Не стоило отцу выбирать тридцать лет в качестве времени передачи всех полномочных прав. Двадцать лет было бы намного более разумно. Эвелин, конечно, был оскорблен. А кто бы остался равнодушным? Впрочем, это пустое. Вы сами мне только что сказали – у брата нет намерения транжирить свое состояние. Годовой доход у него изрядный. К тому же, помнится, дядя Генри говорил, будто готов продать некоторые ценные бумаги, особенно облигации, выплачиваемые после смерти владельца, чтобы погасить долги Эвелина, какими большими они бы ни оказались, ибо несправедливо будет, если его доходы до уплаты долгов сведутся к мелкому денежному вспомоществованию.
