– Наверное, – вяло пожал плечами Колька. – Галкино воспитание.
– Да уж не прибедняйся. Ты ее чаще, чем мама, видишь.
Пять лет назад Галинка ушла из «Комжизни» и была теперь независимым журналистом. В Москве не было, кажется, ни одного глянцевого журнала про досуг и красивую жизнь, для которого она не писала бы. Тематика, ради которой Галинка оставила теплое штатное местечко в престижной газете, была приятная – путешествия, но писать на эту приятную тематику приходилось в далеко не щадящем режиме, и в таком же режиме приходилось ездить по белу свету. Галинку знали во всех посольствах, у нее были открыты визы в самые что ни на есть экзотические страны, и застать ее в Москве было труднее, чем в каком-нибудь Бенилюксе, если еще не подальше. Так что Глеб говорил не зря – Колькина дочка в самом деле чаще видела папу, чем маму.
Вернувшись в комнату, Надя быстро собрала со стола свои карточки, поставила фарфоровый чайник и сахарницу.
– Зачем здесь, мы бы и на кухне, – возразил было Глеб.
– А я сейчас ухожу, – ответила Надя. – У меня урок же.
Они все-таки перебрались на кухню, чтобы Глеб мог курить.
– Ну? – сказал Колька, усаживаясь на широкий подоконник и глядя на Глеба внимательными глазами. Насмешливые искорки, когда-то плясавшие в этих глазах, давно уже сделались только воспоминанием, но внимание ко всему, что было важно для друга, осталось прежним. – Случилось же что-то, а?
– Не знаю я, Коль. Ей так плохо, что…
– Опять ей! – с досадой воскликнул Колька. – Глебыч, расслабься! Голодающим детям Африки гораздо хуже, чем ей. За них тоже переживать будешь?
– За них не буду. Я же не их люблю. И они – не меня.
– А с чего ты взял, что она – тебя? – усмехнулся Колька.
– Она – меня, – твердо сказал Глеб. – Но он ее… не отпускает.
– В смысле, развода не дает? Так на кой тебе ихний развод?
– Не развода, а… Она внутри себя не может от него избавиться, понимаешь? Ну, есть же воспоминания, досада на него, наверное.
– Любишь ты, Глебыч, усложнять, – пожал плечами Колька. – Я думал, и правда что серьезное, а ты – воспоминания внутри себя… Чтоб я так жил, как она страдает!
– Я должен с ним поговорить, – сказал Глеб.
– Кому ты, интересно, такое задолжал? – хмыкнул Колька.
– Коляныч, не злись, – попросил Глеб. – Понимаю, что как дурак себя веду. Но не получается по-другому. Если я с ним не поговорю, так все и будет бесконечно тянуться.
– Ну и пусть себе тянется.
– Не могу я. Как она мучается, смотреть не могу, да и сам… Мне без нее каждый день хуже ножа.
– Ты на себя в зеркало давно смотрел? – вздохнул Колька. – Представляю, какой разговорчик у тебя с ее мужиком получится! Да он тебя в психушку сдаст, и правильно сделает.
Глеб и сам понимал, что намерение его, мягко говоря, не самое здравое. Но вчерашняя его встреча с Ириной к здравомыслию и не располагала…
Она так и не позвонила.
Умом Глеб понимал, что Ирина и не должна позвонить, слишком уж ясно она объяснила ему, что их знакомство не будет иметь продолжения. Но все в нем противилось этому, как будто кто-то нашептывал ему, что в это не надо верить.
В кафе рядом с Ирининым домом Глеб пришел через три дня после утреннего разговора с нею. Он понимал, что более глупого поведения и нарочно не выдумаешь, но ничего не мог с собой поделать. Он просидел в этом дурацком кафе весь день, но Ирину так и не увидел.
– Дядь, а вы частный сыщик? – с интересом спросил мальчишка лет десяти, когда поздним вечером, перед самым закрытием кафе, Глеб все-таки направился к выходу.
– С чего ты взял? – удивился он.
– Ну, целый день тут сидите, за улицей наблюдаете. Точно как частный детектив!
– Ты-то откуда знаешь, какие частные детективы бывают? – Глеб не сдержал улыбку, видя блеск любопытства в мальчишечьих глазах. – И сам ты, между прочим, что тут целый день делаешь?
– Тут моя мама работает. Вон она, за стойкой, – охотно разъяснил мальчишка. – Дядь, а кого вы выслеживаете?
Как всякий человек, находящийся в сильном душевном потрясении, со стороны он выглядел глупо. Вообще-то Глеб старался избегать ситуаций, в которых был бы смешон в глазах посторонних людей, но сейчас ему было все равно. Он вышел из кафе и медленно пошел к метро.
И увидел Ирину, идущую ему навстречу.
То есть она шла вовсе не ему навстречу – она его вообще не видела. Она шла быстро, почти бежала. Капюшон упал ей на спину, волосы растрепались.
– Ирина! – позвал Глеб.
Она остановилась, посмотрела так, словно увидела его впервые в жизни, и направилась дальше – точно так же, почти бегом. Если бы Глеб не сделал шаг в сторону, она толкнула бы его на бегу. Он сделал еще один шаг, ей вдогонку, и взял Ирину за рукав пальто. Она стремительно обернулась, глаза сверкнули злым отчаянием.
– Что вам надо? – задыхаясь, выговорила она. – Что вам от меня надо?!
– Кому – нам?.. – растерянно переспросил Глеб.
– Вам, лично вам, мы с вами на брудершафт, кажется, не пили! Что вы меня преследуете?
– Мне от вас ничего…
– Ничего?! – Злое отчаяние проступило теперь не только во взгляде ее, но и в голосе. – Так не бывает, чтобы ничего! Хотите попробовать, какая я в постели? Самая обыкновенная, ничего особенного!
– Я не…
– Или просто в душе у меня хотите поковыряться? Конечно, вы же умный! Ну так тоже ничего особенного не обнаружите, зря интересуетесь!
К вечеру сильно похолодало, начавшийся еще днем дождик сыпался теперь с неба мелкими льдинками. Но Ирина выглядела, будто в жаркую жару: щеки у нее пылали, глаза болезненно блестели.
Глеб взял ее за плечи. Она рванулась, пытаясь освободиться, но не смогла.
– Мне ничего от вас не нужно, – сказал Глеб. – Кроме того, чтобы вы успокоились. И то – это только сейчас мне нужно, а вообще-то совсем ничего. Успокойтесь, пожалуйста.
Ирина дернулась еще раз и вдруг как-то обмякла; глаза ее потухли.
– Извините, – сказала она. – Вас это в самом деле не касается.
– Меня это касается. Что случилось?
– Ничего.
– Вы поговорили со своим мужем? – догадался Глеб.
– Ну какая разница? – поморщилась Ирина. – Ну, поговорила. Вам-то что?
– Он… вернется?
Сердце стукнуло Глеба прямо под подбородок, когда он спросил об этом.
– Это не имеет значения. Пустите, Глеб. – Она повела плечами. Он медленно опустил руки. – Не беспокойтесь, я не упаду в обморок. Ну что вы так на меня смотрите?
– Мне кажется, вам очень плохо.
