На приисках долины Молво, впадающей в р. Лену, велись только открытые работы мелкими золотопромышленниками, и одного дня было достаточно для их осмотра мной и, очевидно, для ревизии горного начальства. На следующий день мы уже к полудню переехали на ближайший прииск в бассейне р. Малого Патома, где также велись открытые работы на неглубоких россыпях. Здесь я увидел интересный пример двух россыпей рядом: одна залегала на дне долины и была уже выработана, а другая – на террасе левого берега на высоте 8—10 м над дном, к которому терраса обрывается скалами коренных пород.
Следующий небольшой переезд привел нас на прииск Веселый по нижнему течению р. Горбылях, впадающей слева в Малый Патом. Его владелец рассчитывал на богатую россыпь и строил большую промывальную машину. Неглубоко залегавшая россыпь была вскрыта разрезом. Широкое дно долины было занято участками уцелевшей тайги и болотистыми лужайками, а на левом склоне возвышалась гора с крутым склоном и живописными скалами известняков, похожими на развалины башен – редкий случай во всей дальней тайге с ее однообразными мягкими формами рельефа.
С этого прииска мы совершили длинный и трудный переезд на запад, вверх по долине р. Нынундры, также большого левого притока р. Малого Патома. Эта долина на большом протяжении имела очень пологие склоны, представлявшие сплошное моховое болото с чахлым лесом. Несколько часов наш караван тянулся шаг за шагом по болоту правого склона с частыми остановками из-за увязавших вьючных лошадей. Комары и мошки дополняли, конечно, неприятности этого переезда. Только под вечер мы перевалили через невысокий водораздел и спустились в долину р. Таймендры, значительного притока р. Большого Патома; ее русло обиловало крупными валунами. Повернули на юг, вверх по долине, где вскоре появились следы старых работ – затопленные разрезы и шурфы, зарастающие галечные отвалы. Действовавший прииск Кристальный находился в боковой долине небольшого ручья. Это был самый уединенный и труднодоступный прииск дальней тайги. Его владелец жаловался на плохие дела и трудно было понять, что заставило его обосноваться в такой глуши.
Вероятно, предварительная разведка позволила рассчитывать на богатую россыпь, но обманула. С этого прииска мы проехали еще немного вверх по долине р. Таймендры и потом начали подниматься на высокий и крутой левый склон, чтобы попасть на Патомское нагорье и перевалить в соседнюю к западу долину р. Тоноды, текущей, как и Таймендра, с юга на север. Водораздел между этими реками очень широкий и представляет собой цепь плоских гор, местами с гольцовыми вершинами, а вне их занятый густыми зарослями кедрового стланика. Этот родственник красивого высокорослого кедра также несет шишки с орехами, но мелкими, и растет на верхней границе леса огромными кустами в рост всадника, состоящими из кривых толстых ветвей, направленных в разные стороны и поднимающихся невысоко над поверхностью земли. Поэтому по чаще этих кустов трудно пробираться – нужно то перелезать через ветви, то пролезать под ними.
Вскоре надвинулись черные тучи, заморосил дождь, мы очутились в тумане, и проводник потерял дорогу. Блуждали по зарослям сланца и гольцам и, наконец, решили остановиться. Раскинули палатки, которые имелись на всякий случай в багаже горных властей, я поставил свою, и провели неприятную ночь, так как для хорошего костра не было топлива, а на мокром валежнике стланика еле удавалось согреть чайники.
На следующее утро погода разъяснилась, проводник нашел дорогу, и мы спустились в долину р. Тоноды, где я оставил караван, продолжавший путь вверх по этой реке и на верховье р. Хомолхо, где я уже побывал на приисках. Я хотел посетить еще самую западную группу приисков на р. Кевакте и сделать маршрут с них до р. Лены и обратно, а окружной инженер и исправник торопились вернуться на главные прииски дальней тайги.
Из долины р. Тоноды я вскоре поднялся на Патомское нагорье, как называют всю местность по течению рек Таймендры, Тоноды и Хайварки и до верховий р. Большого Патома. Нагорье представляет собой плоские гольцы, поднимающиеся вообще выше границы леса, но частью покрытые зарослями кедрового стланика. Часть его мы уже видели, переваливая с Таймендры на Тоноду. Нагорье сложено из гнейсов и кристаллических сланцев, которые по внешности сильно отличаются от горных пород, слагающих не только горы дальней тайги, но и господствующих в ближней тайге, в бассейне р. Бодайбо, и являются более древними. Путь по нагорью был приятен потому, что тропа была твердая и сухая, мы и лошади отдохнули от частых болот, которые так утомляли в долинах, а также от гнуса. Но зато здесь было прохладно, и вечером приходилось разводить костер у входа в палатку, чтобы согреть ее. Над волнистой поверхностью нагорья поднимались плоские гольцы и отдельные гребни скал.
С нагорья мы спустились в широкую и прямую долину речки Пуричи, прошли вдоль нее и затем поднялись на высокий водораздел к р. Кевакте, над которым местами поднимались отдельные вершины из громадных глыб гранита, наваленных одна на другую и поросших отдельными деревьями. Это был наглядный пример первичного распада массивной и довольно крепкой горной породы при ее выветривании. Ранее на гольцах, сложенных из песчаников и сланцев метаморфической золотоносной свиты, например на гольцах хребта Кропоткина, мы видели только россыпи менее крупных глыб и плит, а не нагромождения громадных глыб целыми кучами, вероятно образовавшимися на месте прежних куполообразных вершин. Гольцы, сложенные из более мягких тонкослоистых сланцев, были покрыты нетолстыми россыпями мелких плиток. Так характер рельефа и коры выветривания обнаруживал тесную зависимость от состава коренных пород.
С этого водораздела мы спустились в долину р. Кевакты, которая по всему верхнему течению была уже выработана мелкими золотопромышленниками, открывшими здесь золото еще в 70-е гг. Видны были старые разрезы, затопленные и превращенные в пруды, а еще чаще галечные, эфельные и торфяные отвалы. Несколько приисков еще работались, и я смог осмотреть разрезы на них. Все россыпи этой долины были неглубокие и сравнительно небогатые, и нынешние владельцы больше пробивались торговлей из своих лавок, чем добычей золота, т. е. наиболее жестокой эксплуатацией золотничников-старателей, которым платили только за каждый золотник добытого золота и давали квартиру и инструменты.
Один из золотопромышленников, поляк, сосланный в Сибирь за восстание 1861 г., жаловался мне, что он уже 15 лет работает на р. Кевакте, но все еще не может рассчитаться со своими кредиторами за деньги, полученные от них на обстановку скромного дела. Таково вообще было положение мелких частных золотопромышленников в Сибири. В надежде на «фарт», т. е. открытие богатой россыпи, не имея никаких геологических знаний и собственных средств на закупку и доставку инструментов и припасов, на наем рабочих, они брали их взаем у купцов, получали от них в долг товары и продукты – все это за ростовщические проценты – и всю жизнь работали, в сущности, на этих кредиторов, если не удавалось случайно открыть богатое золото, которое позволяло сразу уплатить долги и стать независимым, получив оборотные средства.
