«С начала сентября трое русских из «Союза русских патриотов», комитета помощи советским заключенным, с парижской улицы Гальера, № 4, часто посещали лагерь, побуждая мужчин перебираться в казармы Рейи».
Что-то уж там затевали питомцы Дзержинского и Берии в этих казармах Рейи. Французский инспектор отважился на неглупое предположение, что готовится какое-то восстание, и высказал мнение, что «советским представителям во Франции следовало бы привести деятельность «Союза патриотов» в соответствие со своей политикой в отношении Франции». Предположить, что именно эти самые «дипломаты» и затевали тогдашнюю авантюру, казалось некорректным даже инспектору полиции.
…В тот момент в лагере Борегар было 910 русских, из которых треть составляли женщины. Лагерь продолжали заполнять день за днем. Этим усердно занималась сотня агентов под командованием 25 офицеров генерала Драгуна (Миссия по репатриации). У Миссии были особняк на авеню Бюжо и множество квартир по всему Парижу – от Елисейских Полей до улиц Фезандри и Колонель-Боне.
В конце 1947 года французская разведка, похоже, усилила наблюдение за странными маневрами в экстерриториальном советском лагере Борегар. Отмечена была также активность советского генерального консула (разместившегося на рю Гальера, рядом с «Союзом патриотов») в отношении перегруппировки русских пленных (часто к тому же вооруженных)… Назревал кризис. Коммунистическое объединение профсоюзов, судя по всему, готовилось к «превращению всеобщей стачки в гражданскую войну». Первый мирный французский поезд уже полетел под откос…
В конце концов, воспользовавшись первым удобным предлогом (спором из-за похищенных детей), французская полиция с танками окружила и обыскала лагерь Борегар. Без сомнения, и администрация лагеря, и прочие советские органы были предупреждены о готовящейся полицейской операции, так что оружия на территории лагеря нашли совсем немного (но все же нашли), и левая пресса учинила по этому поводу большой скандал. Тем не менее лагерь перешел в ведение французов, и последний экстерриториальный опорный пункт советской разведки под Парижем был ею потерян…
А все же 110 тысяч «выходцев» с территории расширенного после сговора с Гитлером Советского Союза было (добровольно или насильственно) отправлено из французских лагерей (и еще столько же из французской зоны оккупации Германии) за границу, в СССР (по большей части – в лагеря ГУЛАГа, которые были, понятное дело, не чета санаторным, заграничным)… Но французские власти, одновременно с ликвидацией борегарского гнезда разведки, пошли навстречу русскому нетерпению и выслали на родину (репатриировали) 24 активистов «Союза советских граждан» во главе с будущим моим парижским соседом, сыном врангелевского премьер-министра, бесстрашным резистантом и патриотом Игорем Кривошеиным. Отплатив ему за бездумные его патриотические усилия, в России его водворили сперва на Лубянку, а потом и на смертоносный курорт Тайшетского концлагеря…
Что до лидера французских коммунистов Мориса Тореза, то ему пришлось поехать в Москву – объясняться по поводу неудачи с захватом власти. Впрочем, судя по его собственным записям, тов. Сталин встретил это известие с полным пониманием и толково объяснил Торезу, почему он, Торез, не смог и на сей раз захватить власть в Париже. Да потому, что союзная армия, а не советская освободила Париж:
«Вот если бы Красная армия стояла во Франции, тогда картина была бы другая (человек с богатым воображением или нашим с вами опытом без труда представит себе, какая была бы картина. – Б.Н.)… Вот если б Черчилль еще чуток бы замешкался с открытием второго фронта на севере Франции, – сказал тов. Сталин, – Красная армия пришла бы и во Францию». (И сами понимаете, не ушла бы, как не ушла из других стран. – Б.Н.)
«Тов. Сталин сказал, что у нас есть идея дойти до Парижа», – восторженно сообщает запись тов. Тореза (преданная гласности в 1996 году французским журналом «Коммунизм»). В ответ тов. Торез заявил от лица трудящегося и даже нетрудящегося народа, что «он может заверить тов. Сталина, что французский народ примет Красную армию с энтузиазмом. Тов. Сталин сказал, что при таких условиях картина была бы другая». И Торез сказал, что «тогда де Голля не было бы в помине».
Поскольку беседа была интимная, тов. Сталин коснулся вопросов взаимодействия компартии, которой пока не удается захватить власть, с демократическим (хотя и идейно незрелым) правительством Франции:
«Компартия недостаточно сильна, чтоб стукнуть правительство по голове. Надо накапливать силы… Если ситуация переменится к лучшему, тогда силы, сплоченные вокруг партии, послужат силам нападения».
…Но мы не будем более омрачать идиллическую прогулку воспоминаниями о былых коммунистических потугах на мировое господство, дорого стоивших нашей родине. Забудем о ненависти, так долго заражавшей воздух планеты, и спустимся по левому берегу Сены в долину любви, в долину Буживаля, она здесь рядом.
Как и повсюду на нашей грешной земле, любовь в Буживале бывала разных подвидов и видов. Начнем с низших. Но сперва поговорим о высоком искусстве.
В середине XIX века Буживаль (Bougival) становится любимым прибежищем художников-импрессионистов. Не надо думать, что до этих сверхпрославленных импрессионистов во Франции, и в частности в Буживале, не знали высокого искусства. Здешняя церковь Богородицы-Девы, построенная еще в XII веке (королем Людовиком VII), опровергает это любительское предположение (хотя от самого XII века здесь уцелели неизменными лишь неф и чудная колокольня романского стиля). Резные (из дерева), золоченые алтарь и складень относятся к XVII веку, а уж крестильная купель – к XIII…
Импрессионистов (а здесь бывали и Ренуар, и Коро, и прочие) на этот правый берег влекли не только ослепительный блеск Сены, деревья, острова, шлюзы, но и веселая суета кабаков, и шалопаи-гребцы, и народные танцульки. Танцевали на деревянных настилах над водой, на понтонах: кружились и мелькали дамские шляпки, шуршали юбки, гребцы играли мускулами, приглашали прокатиться на лодочке по Сене, посетить лес Кукуфа и прибрежные кусты. У белошвеек от таких предложений, вина и танцев сладко кружилась голова… Танцы были нескончаемы, но особенно славились здесь, напротив островов, балы Гребцов и балы «Лягушатника» (la Grenouillère). Радости эти были увековечены одним из здешних завсегдатаев, крепышом Мопассаном, во многих его рассказах. Вот два отрывка из рассказа «Иветта»:
«Стол был накрыт на веранде, которая выходила к реке. Вилла «Весна» находилась на половине склона холма, как раз на повороте Сены, текущей перед садовой стеной по направлению к Марли.
Напротив дома виднелись на горизонте лесистый остров Круасси и длинный конец широкой реки до плавучего кафе «Гренуйер», спрятанного в зелени…»
В том же рассказе описан и визит обитателей виллы в знаменитый «Лягушатник» – «Гренуйер»:
«Они пришли к той части острова, на которой был разведен парк с огромными тенистыми деревьями. Парочки бродили под ними, вдоль Сены, по которой скользили лодки. Тут были девушки и молодые люди, работницы со своими любовниками, которые прогуливались в одних рубашках с сюртуками на руках, в высоких шляпах назад, с усталым и небрежным видом, буржуа с их семействами, разряженные женщины и дети, бегающие, как цыплята вокруг наседки, вокруг своих родителей.
