— Чтобы не сойти с ума, нужно ожесточиться, очерстветь, — негромко, но яростно произнесла она., — Нужно заставить свои чувства замолчать! Вы понимаете, о чем я говорю?
Отец Лоренцо тихо покачал головой.
— Иногда, вместо того чтобы действовать, лучше всего остановиться и опустить руки, — сказал он. — Это поможет избежать ошибки.
«Опять он про свое, — с горечью подумала Франческа. — Он меня совсем не слушает! Или не понимает? Черт подери, откуда ему знать, как я себя чувствую? Он ведь дальше своего креста и не смотрит».
— Я не хочу останавливаться на полпути, — сказала Франческа с холодом в голосе.
Священник вздохнул:
— Воля твоя. И грех — тоже твой. Но что бы ты ни задумала, не проливай крови. Ни своей, ни чужой. Это главное.
— Вы правы, падре, — с нарочитой веселостью кивнула Франческа. — Кровь ведь так трудно смывается с одежды!
Священник посмотрел на нее, прищурившись, и сказал:
— Это ничто по сравнению с тем, как трудно смывается грех с души. Не забывай об этом, дочка.
Франческа встала со скамейки.
— Мне пора, — сказала она. — Спасибо, что уделили мне время.
— Если захочешь поговорить, я всегда готов выслушать, — сказал отец Лоренцо.
Франческа усмехнулась:
— Не сомневаюсь. Пока!
Она повернулась и стремительно пошла вниз по аллее, чувствуя на своей спине тяжелый, удрученный взгляд отца Лоренцо.
Весь остаток дня беседа со священником не выходила у Франчески из головы. Прошел день, наступил вечер. Франческа лежала в постели с закрытыми глазами и снова прокручивала в голове этот разговор. О нет, она не думала отступать. Но слова священника о крови и о грехе, который так трудно смыть с души, снова и снова звучали у нее в ушах, отзываясь болью в растревоженном сердце.
И когда весь город погрузился во мрак, Франческа посмотрела в окно, на одно-единственное окошко, светящееся вдали, и тихо прошептала:
— Я должна сделать выбор. А погом… потом я больше не буду ни о чем думать.
25
Франческа стояла, прислонившись к невысокой черной оградке, и смотрела на памятник. Ее глаза были сухими и блестящими, губы беззвучно шевелились.
Памятник был сделан из куска гранита. Темный прямоугольник с крестиком наверху. К середине памятника была прикручена небольшая металлическая табличка.
Джузеппе Пацци
1972–2005 гг.
И все. Две даты и черточка между ними. Все, что осталось от его лица. От его глаз и губ. От его улыбки. От его смеха.
— Ты меня обманул, — тихо, с горечью в голосе произнесла Франческа. — Ты совсем не приходишь ко мне во сне!
Джузеппе улыбался с фотографии, словно ничего не случилось.
— Ты умер, — сказала Франческа, — а я должна жить… Без тебя… Как ты мог допустить это? Ну, давай, скажи мне! — крикнула Франческа, прижав руки к груди. — Обзови меня мумией, антиквариатом! Скажи мне, что все будет хорошо, что мы доживем до старости и ты купишь мне вставные зубы! — Она нервно рассмеялась. — Скажи мне, милый! Скажи мне! Почему ты молчишь? Какого черта ты молчишь?
Франческа упала на колени, прижала ладони к лицу и разрыдалась.
— Эй, девушка! — произнес чей-то голос у нее за спиной.
Быстро обернувшись, она увидела перед собой маленького пожилого мужчину в пуховой куртке, черной бейсболке и солдатских ботинках на шнуровке.
— Я говорю: холодно сейчас коленками-то по земле, — произнес он с заискивающей улыбкой. — Ежели нужно, я могу коврик подстелить.
Франческа встала с земли и отряхнула пальто.
— Значит, не нужно, — сказал мужчина. Он глянул на фотографию и спросил: — Брат?
— Нет, — сказала Франческа.
— Стало быть, муж?
— Да.
Мужчина затем сдвинул бейсболку на затылок и почесал морщинистый лоб.
— Да, дела, — сказал он. — Всего тридцать три года прожил. Как наш Спаситель. Если вдуматься, это не так уж и мало.
— Вы кто? — спросила Франческа.
Мужчина с улыбкой посмотрел на нес и сказал:
— Я кладбищенский сторож. Вон моя сторожка!
Он кивнул головой в сторону маленького кирпичного домика с железным крылечком.
— А могилка-то у вашего мужа неухоженная. Много работаете?
Франческа ничего не ответила. Сторож на секунду задумался, затем покачал головой:
— Нет. Никто. — Он посмотрел на фотографию и вздохнул. — Вот так живешь-живешь, а помрешь, и ни одна собака тебе могилку не почистит. Нету больше на свете добрых людей. Хотя… — Он покосился на Франческу. — Вот ежели б, скажем, вы захотели, чтобы кто-нибудь за этой могилкой приглядывал, то такого человека очень просто можно было бы отыскать.
— Просто?
— Ага. — Сторож хитро усмехнулся. — Если умеючи.
— Наверное, этому человеку понадобились бы деньги? — спросила Франческа. — Ведь приглядывать за могилой дело хлопотное?
— Это само собой, — согласился сторож.
— Сколько? — прямо спросила Франческа.
Сторож вновь почесал лоб смуглыми пальцами.
— Я так думаю, стольника в месяц хватило бы, — сказал он.
Франческа достала из кармана бумажник. Вынула из него пачку банкнот и протянула их сторожу.
— Здесь хватит на несколько лет, — сказала она.
Сторож уставился на деньги, открыл рот, затем снова закрыл его и сглотнул слюну.
— Так это… — Он поднял глаза на Франческу. — Вы это серьезно?
Она кивнула:
— Да.
Сторож взял деньги, аккуратно свернул их и положил в карман. Затем поклонился и сказал:
— Благодарю вас, сеньора. За могилку можете не волноваться.
— Через неделю приду и проверю, — сказала Франческа холодно. — Если могила будет не убрана, я…
— Все будет сделано в лучшем виде! — заверил ее сторож.
Франческа вышла за оградку, осторожно прикрыла ее за собой, надела перчатки, повернулась и, не прощаясь, направилась к кладбищенским воротам.
Всю последующую ночь Франческа пролежала на кровати не раздеваясь, заложив руки за голову и глядя в потолок. Она думала о своем муже Джузеппе. И о докторе Нери. О Джузеппе и о Нери.
Она вспоминала губы Джузеппе — теплые, мягкие, нежные, вспоминала его пальцы, сильные и гибкие, как у музыканта. Вспоминала его глаза, глядя в которые она впервые за много лет почувствовала, что она все еще женщина и, как любая женщина, заслуживает своего счастья.
