И она протягивает мне мои записи:
– На, держи свой трактат о жестокости.
– Но вы же…
– Спасибо, я приму его к сведению. Бог проиграл, а ты выиграл: теперь я буду искать виновных только среди людей.
– Так ли?
– Именно так. И другой мой вывод: я больше не желаю слушать о Боге, о Божественных посланиях и о религиях. Если уж все должен решать человек, пускай Бог заткнется, а человек наплюет на Него. Я считаю, что пора положить конец всем этим старым сказкам и забыть о так называемых таинствах. Если человек грешит сам по себе, если человек карает сам по себе, значит мне вполне хватит атеизма и людского правосудия. А Бог никому не нужен. Больше того, Его следовало бы просто запретить.
– Что?! Вы ратуете за принудительный атеизм?
– Да! Принудительный атеизм – вот решение проблемы.
– Принудительный атеизм – такая же глупая затея, как обязательное христианство или вынужденный ислам. Вы рассуждаете как типичный фанатик, мадам Пуатрено: вы силой навязываете свои убеждения.
– Атеизм подразумевает не веру, а неверие. Он не прибегает к Божьим заповедям и обязанностям, которые мы должны выполнять, напротив – повелевает нам выпутываться самостоятельно.
– Бог тоже возлагает на нас эту обязанность, но Он, по крайней мере, вдохновляет нас, застает врасплох, поучает, удивляет. У нас не останется ничего святого, если мы откажемся верить в Бога. Лично мне нравится думать, что мы не так уж и хороши, не так могущественны, не так гениальны, как хотелось бы. Нравится, что мы часто отстаем от жизни, не понимаем ее. Нравится наше убожество.
Складывая исписанные листки рядом с компьютером, я замечаю новое послание от Момо. Борюсь с желанием прочитать его.
Следователь Пуатрено пристально смотрит на меня:
– Ты что-то скрываешь от меня, Огюстен?
Я молчу и прячу глаза.
Она настойчиво повторяет:
– Ты скрываешь от меня что-то важное!
Подняв голову, я умоляюще прошу ее:
– Потерпите немного! Скоро я вам все расскажу.
Убедившись в моей искренности, она медленно кивает, встает и подходит к окну.
– Ты только глянь: этот бедняга Мешен уже топчется на улице. Прямо смотреть жалко! Ты заметил, что у него вид беззащитной жертвы, у этого дурачка? И вечно он ходит промокший. Если я задержусь еще на несколько минут, он вызовет ливень на свою голову. Вот единственный человек, способный попасть под проливной дождь в самом сердце Сахары.
И она треплет меня по щеке:
– До скорого, Огюстен. Буду ждать, когда ты откроешь мне свой секрет.
Оставшись один, я бросаюсь к компьютеру и жадно читаю письмо от Момо:
«Теперь все на мази. Бум завтра вечером».
Со времени визита Пуатрено прошло четыре часа, и все это время я боролся с неподдающимися фразами. На письмо Момо я ответил сразу же: «Что на мази? Что произойдет завтра вечером?» Ответа не было. Неотвратимая опасность – или соблазн опасности – не дает мне покоя, мешает сосредоточиться.
Надо бы поговорить со Шмиттом, но он, вернувшись домой, заперся у себя и работает, не обращая внимания даже на Майю, которая сменила свою юриспруденцию на бассейн. К своему стыду, я плохо распоряжаюсь временем, которое мне сейчас отпущено на размышления. До сих пор необходимость выживать не оставляла мне возможности раздумывать о жизни. Но с того дня, как я живу в домике при замке, у меня полно свободного времени – думай сколько влезет! А что в результате? Ничто не проясняется, все темно и непонятно.
В семь часов вечера, когда закатное небо позолотило крепостную стену, а камни замка начали отдавать дневное тепло, Шмитт пересек сад и постучал в дверь флигеля.
Он озабоченно хмурился и бесцельно бродил по комнате, не находя себе места, не глядя мне в глаза. Я его не узнавал, он был сам на себя не похож. Наконец он указал мне на стул и сел напротив.
– Огюстен, мне сегодня пришлось пережить несколько очень неприятных минут. Днем меня вызвали в полицию и расспрашивали о тебе.
Я виновато опустил голову: ну вот, я так и думал, что мое пребывание в его доме скверно кончится.
Нижнюю губу Шмитта подергивал нервный тик. Он продолжал суровым тоном, которым хотел прикрыть волнение:
– Полицейским стало известно, что мы с тобой встречались. Они узнали это из статьи в газете «Завтра», а также от человека, который за тобой следил и от которого мы сбежали. Они не сразу явились ко мне сюда, потому что искали меня в Брюсселе, а потом в Париже.
– И теперь они ждут меня здесь, у вас?
– Я подтвердил им, что мы с тобой виделись, что я оценил твои способности, но скрыл, что ты живешь в Германти.
– Спасибо.
– И они убрались.
– Уф!..
– А теперь собирай свои вещи и немедленно уезжай отсюда.
– Но… как же…
– До сих пор я обманывал полицейских. Но через несколько минут я буду вынужден сказать им правду. Сделай это ради меня, Огюстен, прошу тебя!
С этими словами он бросил мне на колени конверт.
– Держи, вот обещанные деньги. Я рассчитываю на тебя, ты ведь отдашь мне текст?
– Клянусь!
– И никогда не рассказывай им, Огюстен, что ты здесь жил. Я не хочу, чтобы меня обвинили в лжесвидетельстве и в том, что я помешал полицейскому расследованию.
– Я и в этом вам клянусь, жизнью клянусь! Верьте мне!
– Верить…
Он встал и тяжелой поступью направился к выходу.
Я так стремился убедить его в своей невиновности, что вскричал:
– Вот что, я сам к ним пойду! Если полицейские хотят меня допросить, я не стану прятаться.
Шмитт потер лоб:
– Они приходили не для того, чтобы допрашивать тебя, Огюстен. А для того, чтобы арестовать.
– Что?!
У меня задрожали ноги, взмокла от пота спина. Я беспомощно осел на стуле, как будто мне подрезали связки и жилы.
Шмитт продолжал убитым голосом:
– Они сообщили мне, что в полицию позвонили люди, которые услышали подозрительные звуки, похожие на взрывы. В результате полицейские обнаружили подпольную лабораторию, где террористы изготавливали кустарным способом бомбы и пояса со взрывчаткой. И еще… еще там нашли твои следы.
– Какие следы?
– Отпечатки пальцев и образцы твоей ДНК.
– Но этого не может быть!
– Полиция не стала бы лгать в такой серьезной ситуации.
– И все равно не верю! Где она – эта подпольная лаборатория?
– На заброшенном заводе… заводе крепежных изделий.
