– Да, согласен.
И снова наступает молчание. Великий Глаз становится золотистым, Он явно доволен собой. Но я решаюсь помешать его самолюбованию:
– Словом, Вы всё открыли нам в этих двух книгах, построив их по принципу логического развития; на этом Вам и следовало бы остановиться.
– Верно.
– Но тогда зачем было писать третью книгу? Зачем Вы создали Коран?
17
Великий Глаз омрачается. И окружающая нас тьма заметно холодеет. Он шепчет:
– Ах да, ислам… Зачем ислам?
Галактический сквозняк осыпает нас звездной пылью. Я вздрагиваю и шатаюсь, чувствуя, что пустота подо мной уже не так надежно поддерживает меня. Балансирую, чтобы восстановить равновесие.
Помолчав, Великий Глаз роняет:
– Тут я промахнулся.
– Вы?! Как это Вы могли промахнуться?
Он смущенно мигает:
– Я признаю, что если люди меня не услышали, значит я не сумел до них достучаться. В этом доля и моей вины.
– Вы имеете в виду Новый Завет?
– Да.
– Христианство?
– Именно. Я называю христианством последствия моей второй книги. Какое фиаско!
– Вы шутите! Ваши Евангелия – это изумительная поэма, возвышенная и трогающая сердца.
– Слишком возвышенная…
– Даже интеллектуалы, не признающие ни Вас, ни религий, хвалят высокие духовные качества Иисуса. Знаменитый Спиноза присвоил ему титул «верховного философа».
– В том-то и проблема: моя вторая книга заслужила лишь относительный успех, получив одобрение только элиты, клуба, «happy feu»
[31]. А мне хотелось для нее всенародной популярности.
Я даже поперхнулся от изумления: по-моему, у Великого Глаза не все в порядке с головой. И возмущенно отвечаю:
– Конечно, первые христиане подвергались преследованиям, пыткам и казням, но Ваши Евангелия – их ведь изучали, осмысливали, комментировали, переводили, обожествляли; они распространились сперва в Средиземноморье, затем проникли на северные территории. За несколько веков христианство покончило с прежними языческими культами и утвердилось в мире как главенствующая религия. Какой триумф! Вы, с Вашей первой книгой, и мечтать о таком не могли.
– Это верно… Ветхий Завет удостоился известности лишь в отдельных регионах.
– Точнее сказать, в одной области: его не читали нигде, кроме Иудеи.
– Ну что ж, тут я признаю себя виновным! Я обратился к помощи Моисея, взяв его в посредники, а затем еще к нескольким местным умельцам. Иудаизм пострадал от одной ошибки, имя ей – избранность народа. Я-то предполагал, что он распространится повсеместно, и во всех своих обращениях неустанно нахваливал его людям, – увы, евреи приберегли эту избранность для одних себя. Они сделали ее своим брендом, преобразили в свою идентичность, обогатив ее прошлым, разделенным с другими народами. И чем это кончилось? Духовность, загнанная в тесные рамки отдельного племени, которое я избрал своим рупором, начала загнивать. А поскольку я желал расширить свою аудиторию, мне и пришлось изобрести христианство как ветвь иудаизма, доступную неевреям.
– И это Вам удалось! Христианство действительно завоевало весь мир.
– Да, но призвано ли оно было «завоевывать»?
И Великий Глаз задумывается, подыскивая слова.
– Скажу тебе по секрету: вначале я буквально упивался идеей христианства. Ведь мне удалось создать новую литературную форму – когда одна и та же история рассказывается с четырех точек зрения. Этот сюжет об Иисусе я вложил в уста Матфея, Марка, Иоанна и Луки. До меня ни один писатель не осмелился на такой дерзкий прием.
– Действительно, прием весьма оригинальный.
– Более чем оригинальный, он был полезен.
– Полезен?
– Я стремился расшевелить свою аудиторию, заставить людей мыслить, разбираться в самих себе. Четыре Евангелия описали героя разными способами, через личные ощущения пророков: например, Иоанн опирался на свое философское образование, Марк придерживался фактов, Матфей взывал главным образом к евреям. Некоторые эпизоды были отражены во всех четырех версиях, а другие – нет, и это вовлекало читателя в сложную интеллектуальную игру, помогавшую восстановить последовательность событий. Меня уже тошнило от доверчивой слепоты людей!
– Вас… тошнило?!
– Еще бы! Вот ты упрекнул меня в создании Книги Бытия! А почему? Да потому, что ты расшифровал ее с первого взгляда. Ты принял ее как хронику происхождения мира, а ведь я-то представил тебе поэтичную притчу. Прискорбный факт: люди расположены видеть в рассказах отражение реальности. Так вот, надиктовав Евангелия, я взорвал этот рефлекс. Сознательный читатель четырех свидетельств об этом событии должен разработать свою оригинальную версию, основанную на сравнениях и проверке сведений. То есть в идеале создаются пять Евангелий: четыре от апостолов и одно – от читателя.
– Иными словами: «Люди, будьте писателями!» – таков Ваш слоган для нашей эпохи?
– Нет: «Люди, будьте мыслителями!» – (Пауза.) – Я согрешил из честолюбия. Взявшись за создание священных книг, нельзя изменить привычки читательской массы с помощью всего одного тома.
– Погодите-ка, меня кое-что смущает в Ваших разъяснениях. Вы все время говорите о четырех книгах, «надиктованных» апостолам. Уж не хотите ли Вы сказать, что они не видели Христа, что Иисус вообще не существовал?
Великий Глаз медленно моргает.
– Есть несколько способов «диктовать» что бы то ни было: можно внушить идею, а можно создать нечто из реальности.
– А в данном случае?
Он замолкает и хмурится:
– Мы, кажется, говорим о литературе, да или нет?
– Да… И все-таки я не уверен, что литература значит для меня больше, чем истина. Мне нужно знать точно, существовал ли Христос на самом деле.
– Ты слишком узко представляешь себе истину. Для тебя истина – это то, что предшествует книге, и то, о чем эта книга повествует. А для меня – это то, что следует ЗА книгой, за тем, что в ней изображено. Я так вдохновенно работал над текстом Нового Завета потому, что людям предстояло вывести из него Учение. Я был сеятелем.
– Вы уклонились от ответа.
– Иисус знал только Иисуса, но не христианство. В моих книгах еврей осознавал себя как еврея и практиковал иудаизм. Христианство возникло после смерти Христа, отдельно от иудаизма – чего я не предвидел, – потому что некоторые евреи отказали Христу в статусе Мессии, низведя до положения пророка. Ну и ладно, мне это глубоко безразлично! Христианство – вот что я стремился создать с помощью этих книг.
– Если можно, поточнее! Так Христос все-таки существовал?
