Гляжу на городские огни; отсюда, издали, они кажутся грязным маревом. Шоссе по-прежнему гудит, не утихает.
Внезапно из-за стены доносится звон разбитого стекла. Видно, кто-то забрался в контейнер. Неужели я здесь не единственный жилец?
Притаившись, жду, не появится ли над стеной чья-то голова.
Но незваный гость не спешит, он продолжает копаться в мусоре.
– Вот черт!
Голос кажется молодым.
– Вот черт!
Неизвестный сыплет ругательствами, он явно зол и разочарован, я слышу, как он яростно расшвыривает обломки.
Теперь мне ясно: ему нужно не жилье, он что-то разыскивает в контейнере.
Слегка успокоившись, я решаю тихонько посмотреть, что он собой представляет.
Осторожно, боясь нашуметь, взбираюсь на свое сооружение, выглядываю за стену и вижу внизу молодого парня, который роется в грязной куче.
– Вот черт!
Он так поглощен своими розысками, что и не думает смотреть по сторонам. Я спокойно наблюдаю за ним.
Из-за уплывающего облака выглядывает краешек луны, которая освещает лицо парня: это Бадави-младший, Мохаммед, чье фото я только что видел на экране ноутбука.
Теперь облако открывает луну полностью, и ее бледные лучи на несколько секунд рассеивают ночную мглу.
Моему изумлению нет пределов.
Над Мохаммедом порхает крошечное существо – без сомнения, его мертвец.
Забыв о том, что меня могут увидеть, я наклоняюсь, чтобы получше разглядеть его черты.
Призрак, суетящийся в воздухе над пареньком, – его старший брат, террорист Хосин Бадави.
7
– Того, что ты ищешь, там нет.
Эти слова вырвались у меня невольно. Я и сам удивился не меньше, чем парень, присевший на корточки в глубине контейнера; он вскакивает и настороженно замирает.
– Чего?
Его враждебный взгляд пытается различить того, кто с ним заговорил.
В ночной темноте все кажется таинственным, а я вдобавок стою спиной к свету, посылаемому луной. Для этого мальчишки я представляю загадку, не то привидение, не то Провидение, и мне приятно видеть, как он напуган: я редко внушаю людям такое чувство.
– Ты кто? Чего тебе? Что ты там болтаешь?
Он выпаливает вопрос за вопросом как из пулемета, глотая одни звуки, форсируя другие, и мне приходится мысленно расчленять его скороговорку, чтобы уловить смысл.
– Вещей твоего брата там нет.
– Чего? Ты разве знаешь моего брата?
Его голос то и дело срывается с фальцета на баритон и обратно. Может, это возрастная ломка? Или следствие паники? Я стараюсь говорить ровным тоном, чтобы успокоить его:
– Конечно знаю. И поэтому знаю, что ты ищешь. И даже знаю, кто ты такой.
– Чего-чего? Ты чего там трындишь?
И он одним прыжком становится на бортик контейнера, готовясь удрать.
– Мохаммед Бадави, – раздельно говорю я.
Парень резко оборачивается; он потрясен, его круглое лицо радостно вспыхивает.
– Мой брат говорил с тобой обо мне?
– Да, он называл тебя Момо. И показывал твои фотографии.
Его детские губы трогает слабая улыбка, потом – словно у него внутри лопнула какая-то пружина – он со стоном падает на кучу мусора и разражается судорожными рыданиями.
Его горе смущает меня.
Я ему наврал, а моя ложь потрясла парня. Его душат слезы, он едва переводит дыхание. Я вдруг перестаю видеть в нем одного из этих опасных Бадави, пособника мерзкого террориста, – передо мной обыкновенный мальчуган, оплакивающий старшего брата.
Я спускаюсь к нему в контейнер. Услышав это, он пытается подавить всхлипы, но его тело все еще вздрагивает от душевной боли.
Присаживаюсь в метре от него, но на всякий случай избегаю подставлять лицо лунному свету. Когда мальчишка начинает дышать ровнее, я спрашиваю, стараясь говорить благожелательно:
– Ты ведь не знал, что он собирался сделать?
– Нет.
Он вытирает рукавом куртки сопливый нос и устало шепчет:
– Меня два дня мурыжили в полиции. Допрашивали, допрашивали, допрашивали… без конца…
– Вот как? И кто же это тебя так? Комиссар Терлетти?
Он удивленно смотрит на меня:
– Ты откуда знаешь?
– Я знаком с Терлетти.
– Ты что – из полиции?
Я пожимаю плечами:
– Разве я жил бы здесь, если бы работал в полиции?
Он мотает головой, убежденный не столько словами, сколько моим спокойным тоном.
– Я ничего им не выболтал, – шепчет он.
– Это хорошо.
Но он вскакивает на ноги и кричит:
– Нет, совсем не хорошо! Я молчал, потому что не знал ничего! Лучше бы знал – тогда с радостью скрыл бы от них правду, с радостью сохранил бы секреты моего брата, с радостью вынес бы побои и до конца держал язык за зубами, лишь бы его спасти. Только Хосин… только он…
И рыдания снова перехватывают ему горло. Он не в силах связно выразить то, что его мучит. Я договариваю за него:
– Только Хосин не посвятил тебя в это дело.
– Да…
– А как бы ты себя повел, если бы он тебе сказал, что собирается умереть?
– Я бы ему помешал.
– Вот поэтому он тебе и не доверился.
Мохаммед поднимает голову и растерянно смотрит на меня. Я заставил мальчишку пошевелить мозгами, и мои слова его утихомирили.
Я пользуюсь паузой, чтобы рассмотреть его призрака. Хосин Бадави вьется над плечом брата, крошечный, немой, подавленный, безразличный к нашему разговору, вид у него какой-то отрешенный, и я, в глубине души, нахожу это состояние вполне естественным, после того как он разлетелся на клочки посреди площади.
Интересно, замечает ли Момо это парящее над ним существо?
Парень уставился на меня, изучая каждую черточку моего лица и пытаясь определить цвет кожи в неверном серебристом лунном свете.
– А ты кто?
– Огюстен.
– Огюстен? Шутишь!
[9]
– Нет, меня и вправду зовут Огюстен.
Поморщившись, он отодвигается.
– Значит, ты не из Рифа?
[10]
