И госпожа следователь сует мне в руки газету «Завтра». Как я и предвидел, на первой полосе – Филибер Пегар с объявлением о том, что он единственный, кто владеет важнейшей информацией. Она присаживается ко мне на кровать.
– Прекрасная реклама для вашей газетенки: ее цитируют все мировые массмедиа. А вот завтра они напишут о том, что Клодина Пуатрено, следователь с дебильными мозгами, узнаёт из газет то, что ей по должности положено знать раньше всех!
– Мадам, я никого не вызывал к себе. Когда медсестра привезла меня в эту палату, мой шеф уже был здесь. Ну и естественно, он начал меня расспрашивать…
– Вот сволочь! Впрочем, что тут удивительного! Надеюсь, вы не вообразили, что он оторвал задницу от стула и притащился к вам в больницу из человеколюбия?
– Месье Пегар никогда ничего не делает бескорыстно.
«Например, берет стажера, не платя ему ни гроша», – хочется мне добавить, но я удерживаюсь: не стоит бросать тень на мою свеженькую репутацию героя.
Теперь она уже смотрит на меня спокойнее:
– Сколько тебе лет?
– Двадцать пять.
– Можно, я буду с тобой на «ты»?
Она сбивает меня с толку, и я даже не решаюсь ей перечить; мое молчание расценивается как согласие.
– Что ты там делал, Огюстен?
– Месье Пегар послал меня на улицу собирать свежие новости.
– Как это – послал на улицу?
– Да, «на улицу», это его любимое выражение. Ходить в толпе, слушать, что говорят люди, что их волнует, – словом, раскидывать сети, авось и попадется что-нибудь интересное.
– Хм… «на улицу»… Скажи спасибо, что не «на панель» – так обычно выражаются сутенеры. Ай да Пегар, ну и мерзавец! Значит, ты вышел на улицу, держа нос по ветру, тебя толкнули, ты увидел старика и молодого парня и пошел за ними… Именно так написано в газетах. Все верно?
– Да.
– Мешен, нам придется построить следствие на новых данных.
Она произносит это жалобным тоном домохозяйки, вынужденной вновь начать распущенное вязанье.
– Ох, сейчас покурить бы…
Она делает паузу.
– Нет, нельзя: я ведь бросила.
И стонет:
– Господи, как же хочется подымить! Ты сам-то куришь?
– Нет.
– Браво! И не начинай никогда!
– Да уж, что касается дыма, то я его вдоволь наглотался при взрыве.
Ее плечи трясутся от сухого смешка. Она берет в свидетели ассистента:
– Ну и шутник же этот парень!
После чего наклоняется ко мне:
– Ты знал этого Хосина Бадави?
– Хосина Бадави?
– Ну, этого типа с бомбой. Ты никогда с ним не встречался?
– Нет.
– Точно никогда?
– Да нет же.
– А ведь Шарлеруа не такой уж большой город. Тут все друг друга знают как облупленных.
– Но я и с вами никогда не встречался.
Несколько секунд она смотрит на меня, потом объявляет:
– А ты совсем не глуп!
– Откуда вы знаете его имя?
– Он носил с собой документы, представь себе. Любопытно, не правда ли? Если бы я захотела все взорвать к чертовой матери, то ни за что не стала бы подписываться под своим преступлением, ну или, по крайней мере, не сразу, чтобы еще больше задурить головы полицейским, следователям, журналистам, жертвам и их семьям – словом, всему обществу. Ты согласен?
– Э-э-э… ну да…
– И в то же время ни ты, ни я не играем со взрывчаткой. Значит, между словом и делом есть какая-никакая разница… Впрочем, именно из-за таких рассуждений меня и считают безмозглой дурой, верно, Мешен?
Ассистент с нарочитым усердием строчит в блокноте.
Она встает и прохаживается по палате.
– Ты можешь описать того человека в джеллабе?
Я собираюсь с мыслями. Что делать – смолчать или признаться, что старик в джеллабе был размером с ворону и летал над плечом смертника?
– Полиция пришлет к тебе специалиста, чтобы составить словесный портрет.
Я до боли стискиваю пальцы.
– Ты что, сомневаешься? – восклицает она, садясь рядом.
– Д-да.
– Думаешь, тебе не удастся его описать?
– Ну… разве что частично…
– Не важно, ты все-таки попробуй!
Она встает и отряхивает юбку, словно могла ее запачкать в больничной палате.
– Ну ладно, мне скучать некогда, меня ждут три тысячи досье. Нельзя терять ни секунды. Мало того, коллеги так и норовят подставить мне подножку… И похоже, им представился очень удобный случай – испортить мне расследование такого громкого дела. Мешен, вы не помните, у меня был зонтик, когда я пришла?
– Он сохнет в ванной, госпожа следователь.
– Вот балда! Вечно я хожу с мокрыми зонтами!
Она натягивает плащ, с гримасой отвращения водружает на голову свою шляпу-колокол, видимо представив себе, как ужасно в ней выглядит, хватает свой портфель и брезгливо берется за зонтик, протянутый ассистентом. Подойдя к двери, она оборачивается:
– Я оставлю тебе газеты, ладно?
– Спасибо.
– Огюстен, кем ты хочешь быть?
– Писателем.
– Не журналистом?
– Нет, журналистикой я буду только зарабатывать на жизнь.
– Да ни черта ты ею не заработаешь! Я знаю, что говорю: был у меня когда-то бойфренд-журналист. Еле сводил концы с концами, вот и пришлось с ним покончить.
Боюсь даже сказать ей, насколько она права. Она качает головой:
– Будь писателем, Огюстен, только послушайся меня и подыщи себе еще одну работенку, чтоб хватало на квартплату. На твоем месте я бы устроилась продавцом в магазин, который ничего не продает. Или в картинную галерею. Вот идеальное место для размышлений! Всякий раз, входя в такую галерею, я боюсь помешать будущему Бальзаку или Прусту.
– И много вы знаете в Шарлеруа таких торговцев произведениями искусства, мадам?
– Верно, их тут раз-два и обчелся. Местные лягушки коллекционированием не занимаются. Я могла бы тебе порекомендовать кое-что равноценное: есть тут несколько магазинчиков – ни товаров, ни клиентов, попросту отмывают деньги; но если ты не член местной мафии, тебя туда и близко не подпустят. Ладно, мы об этом еще потолкуем…
Она выходит, но тут же возвращается.
– Так ты уверен, что не знаком с Хосином Бадави?
– Уверен.
– И все же ты от меня что-то утаил, я пока не знаю, что именно. Тем хуже, но позже я тебя расколю, не сомневайся! Мы еще только начали общаться…
