– Да брось! Глафира твоя куда опытнее многих наших адвокатов. Я вообще ужасно рад, что у тебя такая хорошая помощница. Честное слово. А уж как она готовит…
– Дима, мне не до шуток!
– А я и не шучу! Что ты там сказала про самое главное, я не понял?
Лиза остановилась перед ним, перевела дух, поправила уложенную впопыхах прическу, одернула блузку и несколько раз притопнула каблуком по паркету.
– Туфли новые… Знаешь, вот каждый раз откладываю, думаю, завтра надену, ведь новые, будут жать… А назавтра все повторяется, и я никак не могу пойти в новых туфлях. А ведь они такие красивые… Может, все-таки не станут жать? Как ты думаешь, Дима?
– Конечно, не будут, – ответил он с уверенностью. – Лиза, ты что, не слышишь меня? Раз уж начала вводить меня в курс дела, так будь последовательной. Последний раз спрашиваю: что ты имела в виду, когда говорила, что вчера не успела сделать самого главного? Хотя… Стой. Кажется, я знаю.
– И что же?
– Ты не поговорила с Тиной Неустроевой, – сощурив глаза, задумчиво проговорил Гурьев.
18
16 июня 2010 г.
Ирина и сама не знала, зачем пришла сюда. Может, почувствовала, что Тина что-то знает, а может, просто для того, чтобы спросить, зачем она к ним сегодня приходила. Она знала об этом, ей сказала Валя Шляпкина.
Но Валера сказал, что никого не было. Возможно, он не расслышал звонка. Или же Тина пришла, постояла возле двери, да так и не решилась позвонить? Да, скорее всего, так оно и было.
Ирине казалось, что Мила где-то рядом. Она слышала стук ее каблучков, звук ее голоса. И это было страшно, ведь рассудком-то она понимала, что дочери уже нет в живых.
А еще она никак не могла прийти в себя оттого, что совсем не знала, оказывается, свою дочь. Ее, как мать, интересовала только золотая медаль, поскольку на данном этапе это казалось важнее всего. Золотая медаль, поступление в МГИМО, или МГУ, или в СГУ – Саратовский государственный университет. Они спорили об этом с мужем. Валерий считал, что лучше будет, если Мила останется дома. Мол, Москва проглотит ее.
Вчера вечером она разговаривала со следователем. Теперь, когда прошло какое-то время и все поняли, что Елена Александровна ни при чем, записка была написана Милой, возможно, под диктовку убийцы, она не знала, что и думать. Хорошо, когда виновный известен. А если нет?
Следователь, культурный и очень спокойный человек, максимально деликатно сообщил ей о результатах экспертизы. И поскольку выяснилось, что Мила была далеко не девственницей, вопросы напрашивались сами собой: кто был тот мужчина или парень, с кем встречалась дочь? И она, всегда считавшая, что Мила доверяет ей, сказала, что понятия не имеет. Что Мила никогда и ни с кем…
– Ваша дочь имела постоянного сексуального партнера, – упорствовал следователь. – Надеюсь, вы понимаете, что в ваших же интересах назвать его имя. Поскольку смерть вашей дочери, Ирина Константиновна, может быть связана именно с этим человеком. Мила была несовершеннолетней, понимаете? И это обстоятельство ставило ее приятеля в довольно-таки опасное положение. Другими словами, ваша дочь, предположим, по какой-то, неизвестной нам, причине могла попытаться шантажировать его. Или просто пригрозила, что сообщит куда следует, чем он с ней занимается…
Ирине все время казалось, что все это не имеет к ней, к ее семье и уж тем более к дочери никакого отношения. Что она стала свидетельницей чужого несчастья, и только поэтому здесь следователь, задающий ей унизительные вопросы, связанные с личной жизнью дочери.
Какой-то частью сознания она понимала, конечно, что Милы нет. Ведь она видела ее неподвижное тело в морге. Видела и понимала, что это тело дочери, но другой частью сознания принять не могла. Это чудовищно. Она слишком молода, чтобы умереть. К тому же если бы Мила умерла, следом за ней отправилась бы сама Ирина – как можно продолжать жить, когда дочь опередила тебя? Это неестественно. Вернее, противоестественно. Однако Ирина продолжала жить. Дышать. И даже время от времени что-то ела.
Понимала она и то, что Павел сильно переживает, не спит ночами, сидит в своем кабинете и пьет коньяк. А утром с почерневшим лицом отправляется на работу. А он понял, что произошло? Понял ли? Вероятно, тоже нет.
Иногда ей казалось, что еще немного, и до них дойдет весь ужас утраты, и тогда они вдвоем, не сговариваясь, завоют, заскрежещут зубами, застонут, судорожно вцепившись друг в друга в поисках силы, способной выдержать боль.
Но вот прошло уже два дня, а они стараются даже не смотреть друг на друга, словно понимая, что все равно никуда друг от друга не денутся, а этот страшный миг прозрения еще впереди.
Больше того, Ирина начала действовать. И первым шагом был этот визит к Тине. Безусловно, она что-то знает. Не может не знать, потому что они всегда были вместе. Две такие разные девочки.
С колотящимся сердцем Ирина позвонила в дверь. И почти тотчас же услышала шаги и увидела молодую и очень красивую женщину. Белая кожа, черные густые волосы, узкое лицо, большие синие глаза. Женщина была в домашних широких штанах и белой открытой кофточке.
– Здравствуйте, это квартира Неустроевых?
– Да. А вам кто нужен? – Видно было, что женщина очень удивлена этим визитом и никак не могла сообразить, кто ее побеспокоил.
– А вы, наверное, мачеха Тины, – предположила Ирина.
– Вы к Тине?
– Да, если можно.
– Входите, – Лариса со вздохом впустила Ирину. – У нас не прибрано, я только что встала, вот даже кофе еще не успела выпить. Хотите составить мне компанию?
– Можно, – ответила Ирина, понимая, что за чашкой кофе сможет узнать что-нибудь хотя бы из жизни Тины.
И вдруг Лариса поняла, кто эта незнакомая женщина.
– Вы случайно не… Казанцева? Извините, не знаю имени…
– Да, я Казанцева. И меня зовут Ирина.
– Господи, да проходите, пожалуйста… вот сюда. Примите мои соболезнования… Я знала, чувствовала, что вы должны прийти. И даже как будто бы была готова к вашему визиту, но вот вы сейчас пришли, и я не знаю, о чем говорить… Идемте, идемте… Проходите сюда, в эту комнату, садитесь за стол, я сейчас…
Она засуетилась, Ирина слышала, как позвякивает на кухне посуда, доносятся звуки и запах кофе.
Она осмотрелась. Очень скромная обстановка. Минимум мебели, круглый стол с гобеленовой зеленой скатертью, в центре большая хрустальная пепельница, да и запах такой, как бывает в квартире, где курят. Но в целом довольно чисто, и на старом затертом паркете ни соринки.
Лариса принесла кофе. Достала из кармана штанов пачку сигарет.
– Извините, но я курю, – поставила она перед фактом. Под кофтой колыхалась непомерно большая грудь. И это при худобе и высоком росте. Нетрудно понять, отчего отец Тины потерял голову. Лариса была действительно очень красива, да к тому же еще и молода. Может, всего-то на несколько лет старше самой Тины.
