Герман позвонил Леве и сказал, что готов подвезти ему папку с нотами прямо домой, он якобы находится в получасе езды от его дома. И совсем не удивился, когда Рубин ответил, что его дома нет – он появится там лишь на следующий день, а сейчас он гостит у какого-то приятеля на Рублевке, и, вполне вероятно, Германа ждет еще один солидный заказ. Герман улыбнулся и отключил телефон. Потом сварил себе кофе и долго пил его, уставившись в экран телевизора. И, как обычно, его охватило чувство, словно где-то там, в телевизоре, люди живут настоящей жизнью, а его, Германа, эта жизнь обходит стороной. Он как бы стоит на месте, вернее, сидит, наигрывая свои мелодии, в то время как весь мир, шумящий и бурлящий страстями, движется мимо него веселым, украшенным разноцветными шариками и флажками составом.
Он снова принял душ, надел новые голубые джинсы, белую тончайшую рубашку (предварительно срезав с обновок яркие, на шелковых шнурках, этикетки), привел в порядок волосы, надушился дорогим парфюмом, вышел из квартиры и спустился во двор, где сел в машину и, не давая себе времени на размышления – правильно ли он поступает, – завел мотор и выехал на улицу.
На этот раз в салоне звучали струнные квартеты Моцарта. Они наполняли душу Германа жизненной силой, хорошим настроением и теплым ветром забирались под рубашку.
Неужели он сейчас увидит Лену? Какими глазами она посмотрит на него? Что скажет? Улыбнется или, наоборот, расплачется? Может, конечно, в доме никого нет, но и это не беда. Он знает, где хранятся запасные ключи, он сам их показал Рубину сто лет тому назад, когда тот приехал к нему с какой-то девицей. «Вот, смотри, старик, здесь запасные ключи, это если меня не будет дома, а тебе захочется побыть на природе». Глупо, конечно, если учесть, что у его друзей имеются роскошные загородные дворцы! Что им было делать в его маленьком, затерянном среди соснового бора домике?
Как же приятно ему было чувствовать свое полное выздоровление! Он прямо-таки летел туда, куда прежде его невозможно было бы заманить никакими благами или обещаниями. Больше того, он страшно боялся этого леса, этого дома, ведь они ассоциировались у него с самыми, пожалуй, жуткими и опасными минутами его жизни. Именно там, в лесу, он пережил сильнейшие чувства, причем самые разные – от страха до жгучей, леденящей ненависти. Больше того, именно там, в этом доме, его довели до черты, за которой его могла ждать тюрьма. Его довели до того, что он готов был убить человека! Причем он собирался сделать это осмысленно, с сознанием того, что иначе поступить просто невозможно. Философия незнакомой девушки, которую он приютил, девушки-убийцы, стала и его философией. Он заразился ею, как вирусом. Зло необходимо уничтожать! Пусть даже ценою своей личной свободы.
Сейчас, пребывая в какой-то эйфории, словно после тяжелой болезни, выздоровевший и набравшийся сил, он спрашивал себя: а что предпринял бы он сам, поняв, что он убил человека? К кому он обратился бы за помощью? Понятное дело, он позвонил бы Рубину (что он, собственно говоря, и сделал). Но вряд ли Герман попросился бы к Рубину домой, чтобы спрятаться от правосудия. Он просто не захотел бы подставлять своего друга. А постарался бы исчезнуть таким образом, чтобы его нигде не нашли. То есть он спрятался бы где-нибудь в самом неожиданном месте. На Северном полюсе, в Австралии? Затаился бы на какой-нибудь заброшенной даче? Но и это было бы опасно. Ведь всегда найдутся свидетели, которые подскажут кому надо своими ядовитыми язычками, что на такой-то даче поселился человек, смахивающий на известного композитора – Германа Родионова.
Рассуждая таким образом, он домчался до знакомого до боли поворота в киселевский лес, открыл в машине все окна, чтобы насладиться прохладным лесным воздухом и доказать самому себе, что теперь этот воздух ассоциируется у него – по-прежнему – со свободой и музыкой, а тема Лены Исаевой благополучно забыта (как же забыта, если он едет к ней?), просто он решил побывать в том месте, где некогда (как ему казалось) он был счастлив.
Первое, что его удивило, – расцветшие розы в палисаднике. Он роз не сажал. Значит, это сделал некто, живший здесь весной. Женщина. Лена Исаева.
Он вышел из машины, но продолжал стоять за воротами, не смея даже попытаться открыть их.
Он увидел, как дверь его бывшего дома распахнулась, и сразу же узнал ее. И это – несмотря на то, что она сильно с тех пор изменилась. Округлившаяся, в домашнем синем платье на пуговицах, с платком на плечах – и с выпирающим животиком. А вот и мы!
Волосы аккуратно собраны на затылке. Лицо спокойное, влажно-румяное. Так выглядят женщины, которых оторвали от горячей плиты.
Увидев Германа, она широко раскрыла глаза и замотала головой, словно предположила, что он – призрак. Один из многих.
– Лена? – Герман подошел совсем близко к воротам, уткнулся разгоряченным от волнения лицом в их прохладные прутья.
– Герман?! Это ты?! Что ты здесь делаешь?! – Голос испуганный. Она его боится!
– Да вот… Заехал проведать тебя.
– Ты знал, что я здесь?!
– Нет. Просто я сопоставил некоторые факты. Это же для тебя он купил этот дом, да?
– Кто?
– Рубин, кто же еще!
Она спустилась с крыльца и открыла ворота.
– Заходи, не чужие ведь, – и мгновенно лицо ее, еще недавно такое спокойное и умиротворенное, показалось Герману усталым и невероятно печальным.
Он вошел в дом, не отрывая взгляда от ее узкой спины и покачивающихся при каждом шаге, раздавшихся бедер, и почувствовал, что здесь все стало для него чужим. Запах чужого жилья. Чужой еды. Чужих постелей. Чужого мыла и шампуня. Чужих тел.
– Скоро Лева приедет, – сказала она, словно предупредила его.
– Я просто так заглянул. Мимо ехал. Хотя нет, вру, конечно, просто я все это время жил словно в каком-то тумане, пока сегодня не почувствовал, что – все. Хватит с меня этой истории!
– Какой истории? Это ты о продаже дома? – улыбнулась она ему ледяной улыбкой.
Он удивился. Хотя он ведь как бы предупрежден – о том, что тут случилось в январе, все живущие здесь постарались забыть. Ну и правильно! Человек решил начать новую жизнь. Да и живот ее многозначительно свидетельствует об этом. А Рубин? Так долго молчал. Почему?
– Проходи, не стой. Хочешь чаю? Я пирожки испекла.
Он как-то неопределенно повел плечами. Конечно, он хотел – хочет, – чтобы она усадила его за стол, налила ему чаю, рассказала ему обо всем, что произошло с ней с того момента, как он услышал выстрел.
– Знаешь, я ведь приехал, чтобы поблагодарить тебя, – неожиданно для себя сказал он. Удивительно, подумал он, как это так, против его воли, он произносит то, что раньше не собирался произносить?
– За что?
– Если бы не ты, я бы не сочинил свои мелодии к фильму.
– А… Вон ты о чем, – наконец-то она улыбнулась!
– Вероятно, мне нужна была такая… встряска, что ли. Ты была права, сказав, что я… словом, что у меня не осталось творческих сил.
